Татьяна Таирова-Яковлева - Мазепа

Мазепа направил к Петру генерального есаула Д. Максимовича с заявлением, в котором в обычном для Мазепы осторожном и сдержанном стиле говорилось, что «малороссийский народ имеет некоторое опасение о том, что знатная часть войск малороссийских взята из Украины» и когда шведы на нее нападут, то «боронити Украйны будет некому» [651] Письма и бумаги. Т. VIII. Ч. 1. № 2654. С. 153–154. . Заверения царя, что он отправит Шереметева для защиты Украины, служили слабым утешением. В письме к Головкину гетман описывал плачевное состояние русской пехоты, имевшейся в его распоряжении. К тому же под воздействием наступления шведов началась паника. Казаки из частей генерала Боура кричали, что шведы разгромили не только их, но и все великороссийские войска. Взрывоопасная вольница, которая всегда была большой бедой в Гетманщине, «пьяницы и гультяи», как писал о них Мазепа, собирались большими компаниями по корчмам с ружьями: они силой забирают вино, «бочки рубят и людей побивают». Это происходило в Полтавском, Гадячском, Лубенском, Миргородском, Прилуцком полках и даже в «смирнейших» — Черниговском и Стародубском [652] Бантыш-Каменский Д. Н. Источники. Ч. 2. С. 163–166. .

Между тем Мазепу настойчиво приглашали в царскую ставку в Глухове, чтобы согласовать дальнейшие действия. Трудно сказать, что превалировало в рассуждениях гетмана: действительно ли он боялся, что его просто заманивают, как недавно Кочубея, с целью ареста (в Польше к тому времени стали широко известны его контакты с Лещинским) [653] Об этих слухах Головкину сообщал уже находившийся в Польше русский резидент. Кроме того, русскими войсками в начале октября был перехвачен польский шпион Яков Улашин, якобы посланный к Мазепе от С. Лещинского. — РГАДА. Ф. 124. Оп. 1. № 49. или же он просто по-прежнему тянул время. Во всяком случае, Мазепа не едет и сказывается больным.

Гетман действительно плохо себя чувствовал — обострение старой «падагры и хирагры» началось еще после похода 1705 года. В феврале 1708 года Грабя, находившийся при Иване Степановиче, писал Сенявскому, что тот мучается от боли в руке [654] Letters of Ivan Mazepa. P. 93. . Но приступы подагры у него случались еще в 1687 году, при Голицыне, и если 69-летний Мазепа и чувствовал сильное недомогание осенью 1708 года, то все же был значительно дальше от своей кончины, чем представлял это Петру и его министрам. Меншиков информировал Петра, что у гетмана к прежней его болезни добавилась эпилепсия, что тот поехал в Борзну для освящения елеем, куда должен был прибыть и киевский митрополит. Светлейший князь искренне верил, что Мазепа умирает. Это обстоятельство хотя и воспринималось с оттенком печали в связи с близкой потерей старого испытанного союзника («жаль таково доброго человека»), но заслонялось практическими рассуждениями («зело здесь нужен») [655] Письма и бумаги. Т. VIII. Вып. 2. С. 846. . В частности, Петр приказывал Головкину, что если «воля Божия» с Мазепой определится, — «чтоб, не мешкав, другого, для чего нехудо, чтоб Скоропадский недалеко был» [656] Там же. Т. VIII. Вып. 1. № 2442. С. 227. . То есть с преемником гетмана в окружении Петра все уже было решено.

Старшина из ближайшего окружения гетмана продолжала торопить его с посылкой к шведам. После очередного совещания Орлик принес Мазепе решение старшин. От имени всех остальных Ломековский укорял гетмана за промедление. Они считали, что следовало посылать к Карлу, когда тот еще был далеко от границ, — это якобы спасло бы Украину от опустошения и кровопролития. А теперь, «когда уже под носом находятся шведы», Мазепа опять медлит «неизвестно почему». Получив эту резолюцию, Иван Степанович страшно разозлился: «Знаю я, что не кто иной это заявляет, но тот черт лысый Ломековский!» Вызвав старшину к себе, он с великим гневом сказал: «Вы не советуете, только меня обсуждаете, бери вас черт! Я, взяв с собой Орлика, ко двору царского величества поеду, а вы хоть пропадайте!» Затем, успокоившись, спросил, посылать ли к королю. «Как не посылать? Давно это надо было сделать и теперь не нужно откладывать».

Такая позиция старшины — единственной, на кого он реально мог опереться, — не оставляла Мазепе выбора. Была составлена на латыни инструкция графу Пиперу, которую перевел на немецкий язык врач гетмана, и в таком виде — без печати и подписи — она была отправлена в шведский лагерь. В инструкции Мазепа выражал радость по случаю пришествия Карла в Украину, просил себе, Войску Запорожскому и всему народу протекцию и освобождение от «тяжкого ига московского», обещал помощь и просил прислать войско для обороны. А для переправы шведов обещал приготовить паромы на Макошинской пристани на Днепре.

Вернувшийся посланец сообщил, что сам Карл обещал быть у пристани 22 октября. Однако в тот день король не появился. А назавтра прискакал Войнаровский с сообщением, что на следующий день в Борзну, где стоял Мазепа, приедет лично Меншиков и что, по слухам, их всех намереваются арестовать. Орлик сомневался, что это сообщение было правдой. Возможно, Войнаровский, находясь в сговоре со старшиной, нарочно привез такое известие, чтобы побудить Мазепу к решительному действию. В любом случае это сработало. Услышав, что утром Меншиков будет в Борзне, гетман сорвался с места, «как вихорь», и вечером был уже в Батурине. Затем переправился через Сейм, прибыл в Короп, а утром 24-го перешел Десну и ночью прибыл в расположение шведского короля. В этот же день Меншиков подошел к Батурину. Его встретил только полк Анненкова. Сердюки и жители города засели в замок, подняв мосты [657] Там же. Вып. 2. С. 864–865. .

Переход Мазепы к шведам стал хрестоматийной легендой, а для определенного рода литературы — образцом «измены». О моральной и юридической стороне этого поступка мы поговорим ниже. Для начала хотелось бы отметить тот факт, что предварительного письменного соглашения с Карлом XII у Мазепы никогда не существовало, по крайней мере до 1709 года, когда уже постфактум был заключен чисто формальный договор. Не было подписано и договора с Лещинским — имелся только универсал этого короля, привезенный Заленским и зачитанный Мазепой старшине через полгода после этого. До сих пор ни одному историку не удалось найти оригинал договора — ни в шведских архивах, ни во французских, куда попали документы Орлика. Не было найдено и копий — даже русских. Это можно объяснить, с одной стороны, тем, что гетман был крайне осторожен и все свои контакты тщательно конспирировал, а с другой — тем, что переход к шведам вовсе не был для него заранее спланированным и решенным делом. Иначе Мазепа — осторожный и опытный политик — не рискнул бы всем, бросаясь в этот омут без всякого письменного соглашения с Карлом.