Александр Гордон - Не утоливший жажды (об Андрее Тарковском)

В этом смысле время было благосклонно к Тарковскому и его поколению. Одни только имена: Вадим Юсов, Герман Лавров, Георгий Рерберг, Михаил Ромадин, Александр Боим, Николай Двигубский — говорят о многом. О Коле Двигубском, его звали на французский лад Николя, пишу потому, что он приехал из Парижа. Это давало надежду, что времена смягчаются, что Запад и Восток ждет примирение, но не вышло. Через несколько лет Двигубский вернулся во Францию.

На Двигубского было приятно смотреть — по-русски курносый, красивый и, мне казалось, очень чистый и, главное, верующий молодой человек, что по тем временам было большой редкостью. Он был родом из старой эмигрантской семьи и так естественно вписался в избранный круг, как будто именно его там и не хватало.

Время шестидесятых, время взлета искусства, порождало чувство избранничества, ощущение себя талантом, даже гением. Об этом пишет Сергей Довлатов, говоря об «андеграунде». Он сам и круг его «гениев» не опускались до дешевого конформизма, не печатали халтуру ради денег, зарабатывая на жизнь службой дворницкой и прочей. Довлатов и круг людей искусства, о котором он пишет, далеко не единственные в этом роде. Московские гении того времени, правда, не работали в подвалах или дворниками. Московские таланты пребывали по большей части в интеллигентской среде, и чаще — в состоятельной. Отсюда возможность посещать ресторан, все тот же «Националь» — не для купеческих разгулов, а как бы по-парижски: просто вкусно пообедать, провести время с приятными людьми — художниками, скульпторами, музыкантами. Иные скажут — вели богемный образ жизни. Да нет же, нормальный образ жизни, где молодость и красота, искусство и поиски искусства, его открытия — все сливается в единый поток. Так и должно быть. Это отчасти по-пушкински: и веселье, и женщины, и искусство. Сколько было дискуссий, обмена мнений о просмотренных фильмах, выставках, сколько открытий и неожиданных наблюдений! И сколько додумывалось потом в одиночку. И все отозвалось, оставило след — в «Катке и скрипке», в «Первом учителе», в дебютах Ларисы Шепитько, Андрея Смирнова, в работах других режиссеров и операторов.

Об истории создания фильма «Андрей Рублев», он же «Страсти по Андрею», написано справедливо много. Я бы хотел в свою очередь начать рассказ с другого — о человеке, на фоне шестидесятых годов поистине замечательном и необыкновенном. Звали его Георгий Иванович Куницын (1922–1996). С некоторой оговоркой можно сказать: не было бы Куницына, не было бы и «Андрея Рублева». Или шире: не было бы в то «оттепельное» время людей, подобных Георгию Ивановичу, нашему кино пришлось бы совсем плохо. Недаром Андрей называл его ангелом-хранителем.

Был среди друзей Андрея, как говорится, еще один человек из верхов — Николай Владимирович Шишлин, руководитель группы консультантов международного отдела ЦК КПСС. Николай Владимирович, человек высокообразованный и тонкий, всегда принимал горячее участие в судьбе и карьере Тарковского. Дружил Тарковский и с известным журналистом-международником Станиславом Ивановичем Кондрашовым. Все эти люди оказывали Андрею бескорыстную помощь, предупреждали его непродуманные шаги, разъясняли коварство государственной системы, учили дипломатии и выдержке. Думаю, всевозможные письма Андрея в ЦК, в адрес партийного съезда 1980 года были написаны после тщательной консультации с ними.

Но Куницын в жизни Андрея встретился раньше всех. Георгий Иванович по образованию — историк и доктор философских наук, литературовед и критик. Видимо, благодаря глубокому и разностороннему образованию он и оказался в шестидесятых годах в идеологическом отделе ЦК КПСС, в подотделе кино. По замыслу начальства, он должен был проводить четкую партийную линию в идеологических вопросах киноискусства. Никто и не подозревал, как близко к сердцу принимал Георгий Иванович начавшееся обновление в кинематографе. И так вот незаметно из рядового номенклатурного утенка вырос прекрасный лебедь, поклонник истинного искусства и смелый его защитник. Когда пришли к нему два талантливых молодых человека, Тарковский и Кончаловский, и положили на стол сценарий «Страсти по Андрею», Георгий Иванович сразу оценил оригинальность замысла и талантливость исполнения и тут же принялся помогать. Сначала небольшими замечаниями, советами. Из рассказов Андрея я запомнил такое его предложение: в сцене татарской расправы во Владимирском соборе одному из монахов (в фильме его будет играть Юрий Никулин) заливали горло расплавленным свинцом. Это исторический факт, только монах был греком. Георгий Иванович посоветовал сделать монаха русским. А потом Куницын сделал решающий ход (кстати, он великолепно играл в шахматы) — убедил Л. П. Погожеву, главного редактора журнала «Искусство кино», опубликовать сценарий. И он был напечатан, значит — прошел цензуру. В тех условиях это было самым важным звеном в многозвеньевой цепочке прохождения и утверждения сценария.

Георгий Иванович на этом не успокоился, он хотел, чтобы «Андрея Рублева» запустили в производство.

Вот что мне рассказал давний знакомый, писатель Александр Евсеевич Рекемчук, назначенный в начале шестидесятых годов главным редактором «Мосфильма» вместо Льва Шейнина, известного автора детективных романов и не менее известного следователя на процессах 1937–1938 годов.

«Когда я вошел в кабинет главного редактора „Мосфильма“, — рассказывает Рекемчук, — то увидел на столе записку от моего предшественника Л. Шейнина: „Сценарный портфель пуст“.

Пока я занимался изучением сценарного портфеля в объединениях (дело не быстрое), мне позвонил Куницын, для меня — большой начальник из идеологического отдела ЦК КПСС. Куницын спросил, читал ли я в журнале „Искусство кино“ сценарий молодых авторов „Страсти по Андрею“. Я ответил, что читал. „Ну, как он тебе?“ Говорю, что сценарий хороший, в нем много свежести и новизны.

„Тогда запускай!“ — услышал я в телефонной трубке зычный и довольный голос Куницына, означавший для меня приказ».

Итак, дело завертелось. Последнюю точку в этой сложной номенклатурной игре поставил Ильичев, высокий партийный начальник, стоявший наверху всей могущественной идеологической пирамиды. Когда к нему на подпись документа о запуске фильма пришел Тарковский (а в кабинет его буквально втолкнул Куницын), Ильичев задал странный на первый взгляд вопрос: «А когда вы собираетесь сдавать картину?» Режиссер ответил, что через два года. Ильичев посмотрел на взволнованное лицо Андрея и подписал бумагу. Вернул со словами: «Начинайте… Через два года меня уже не будет на этом месте».

Куницын хорошо знал нравы верхов. В ноябре 1965 года состоялся 1-й Учредительный съезд кинематографистов, на котором был создан Союз работников кинематографии. На съезде присутствовало все партийное руководство. Куницын посоветовал руководству кинематографическому — Л. А. Кулиджанову, С. А. Герасимову и А. В. Караганову — пойти в буфет пить чай. Там они застали все Политбюро и Брежнева. За чаем завязалась беседа. Стали спасать фильм Ромма «Обыкновенный фашизм» от нападок за якобы сходство фашистской эстетики с советской (а сходство, надо сказать, было большое). Но Брежнев покивал головой: «Да-да», и обвинения были сняты, а фильм выпущен на экран. За чаем были решены и другие важные вопросы [3] Рассказано В. Фоминым в книге «Кино и власть», М., 1996. С. 148. . Георгий Иванович ценил «кивание головы» Брежнева, помогавшее решать насущные дела кинематографа и членов его Политбюро.