Александр Гордон - Не утоливший жажды (об Андрее Тарковском)

Шла репетиция сцены сватовства двух немолодых людей, за которое с жаром взялся Пашка Колокольников в исполнении Леонида Куравлева. Поскольку тема была интимная, разговор держался на намеках, обиняках. Куравлев «разжигал» сцену, а актриса Нина Сазонова со смущением поддерживала разговор: «Погода-то стоит какая! В огороде-то все так и прет, так и прет!» Жених (актер Балакин) от стеснительности не мог произнести ни слова. Эта комедийная сцена стала одной из лучших в фильме. При этом актерам Вася подробно ничего не рассказывал: пошепчет на ухо одному, подскажет негромко другому, и появлялась правдивая, естественная, смешная и одновременно грустная история. Василий был мастером таких сцен. Чувствуя большую ответственность, в этой картине он сознательно не снимался, весь выложился в актерах. Сниматься стал в последующих фильмах, когда убедился, что все получается по его замыслу.

Еще вспомнилось. В то время у него не было своего жилья, и Вася кочевал из общежития, куда его пускали на ночь по старой памяти, по знакомым и сокурсникам.

Как-то в декабре 1963 года жил у нас с Мариной. Мы сами снимали в коммуналке две небольшие комнатки, и один «пенальчик» отдали Васе. Приезжал он со съемок поздно, утомленный, ставил на стол четвертинку, для бодрости и с устатку, как он говорил. Ужинали, разговаривали и потом расходились по своим комнатушкам. И вот я видел, как после трудного съемочного дня Вася сидел и допоздна писал в тетрадь свои рассказы, непременно новые. Вскоре он получил квартиру от студии и уехал. У нас с Мариной осталось от общения с ним чувство радости и удовлетворения: хоть как-то смогли ему помочь.

…К Дому кино движется народ, очередь от Тишинского рынка. Прощались часа три. Резанул уши надрывный и какой-то патетический голос Станислава Ростоцкого: «Братцы, кого потеряли-и-и!» Стоим с Андреем в гуще опечаленных собратьев по ремеслу. Потом надеваем траурные повязки и становимся в почетный караул рядом с упокоившимся Василием. Напротив — лицо Вячеслава Тихонова, по щеке его катится слеза.

Конец панихиды. Выносят последний раз из зала, где всегда прощались с лучшими из лучших. По автобусам, машинам — тронулись и поехали на Новодевичье.

Сели в автобус рядом с Андреем, и едут с нами воспоминания.

Уезжая от нас с Мариной, Вася оставил икону Спаса, попросил ее сохранить. Икона была темная, закопченная. На обратной стороне по черной древней доске ножом была вырезана свежая надпись «Вас. Шукшину от Вас. Белова». То, что Белов вырезает на иконе надпись в прочувственном состоянии, — неудивительно.

Тарковский работал в это время над «Рублевым». Его консультантом по картине был Савелий Ямщиков — искусствовед, выдающийся мастер-реставратор и специалист по истории русской иконы. В один из моих приездов в Москву из Кишинева Андрей познакомил меня с Савелием. Я показал Ямщикову оставленную Васей икону. Он внимательно стал ее рассматривать, перевернул на обратную сторону, чтобы разглядеть шпону, и увидел вырезанную ножом дарственную надпись. Помолчал, а потом грустно сказал: «Да, друзья на грудь много приняли!» А темную икону отреставрировали, и стала она легкой, прозрачной, в нижнем первоначальном слое размылся юный Спас Эммануил, в красном хитоне, на груди жемчуга рисованные. Лицо нежное, невинное, как бы не предчувствующее будущих страданий…

Как-то, окончив съемки сцены с Леней Куравлевым («Живет такой парень»), мы пошли забирать из детского сада дочек Шукшина Олю и Машу — их мать Лида Федосеева, наша вгиковка и Васина жена, была на съемке. Укутали девочек по уши, перевязали платками — мороз сильный, — добрались темным вечером до дома (жили они тогда в Свиблове). Дочери от отца не отстают, виснут на нем. Поужинали. Оля и Маша и забрали папу в спальню сказки слушать. Пришлось мне его долго ждать…

Успех фильма «Живет такой парень» был оглушительным. За него Шукшин получил Главный приз на Ташкентском Всесоюзном фестивале. Он удивлялся своей популярности, вероятно гордился ею. Признался мне, что от обилия на фестивале влюбившихся в него женщин голова его закружилась и он нарушил одну из Божеских заповедей. Рассказывал об этом с безмерным удивлением. К тому времени у него стали выходить сборники рассказов, появились деньги.

Как-то в середине шестидесятых я встретился с Василием на улице Горького, между Госкино, куда шел я, и «Советским писателем», куда, как выяснилось, шел Вася. Был конец зимы, он предстал передо мной в солидном ратиновом пальто серого цвета. В ратиновых пальто ходили тогда партийные начальники, руководители предприятий, директора магазинов. Ратиновое пальто служило отличительным признаком высокого положения и материального благополучия. И лицо у Васи было розовое, спокойное и довольное…

Помню Васю и совсем в другом, прямо противоположном обличье, когда зимою шестьдесят пятого он заявился к нам, — а жили мы тогда в кооперативной пятиэтажке в Марьиной роще, — в расстегнутом белом нагольном тулупе, в меховой шапке. Несколько дней тому назад мы встретились с ним в автобусе, и Вася запомнил наш новый адрес. Был он навеселе, а когда мы выпили мои запасы молдавского коньяка и сходили в магазин за подкреплением, разговор забрался в такие выси, откуда мы уже выбраться не могли. И Вася остался у нас ночевать…

Недавно я разговаривал с режиссерами Ренитой и Юрием Григорьевыми, которые учились во ВГИКе курсом старше в мастерской С. А. Герасимова. Они хорошо знали и Васю, и Андрея. У Григорьевых сохранилась фотография Шукшина и Тарковского в их квартире на Комсомольском проспекте. Вот что рассказывает Григорьев: «В 1962 году Шукшин жил у нас несколько месяцев. Однажды мы собрались поужинать. С нами была Лида Александрова, актриса, недавно закончившая ВГИК. Только сели за стол, как раздался телефонный звонок. Андрей Тарковский сказал, что они с Ирой (это его первая жена) заедут в гости. Василий, узнав об этом, недовольно крякнул — видимо, у него были свои планы на вечер. Вскоре появились Андрей с Ирой, и началось веселое застолье. Бутылка водки на пятерых подняла настроение, и Лида сказала: „Ну что мы так сидим? Есть в доме какая-нибудь музыка?“ Я поставил американскую пластинку. Лида выдернула Андрея из-за стола, и они принялись отплясывать нечто в духе рок-н-ролла. Андрей недавно вернулся из Италии, где он получил венецианского „Льва“ за фильм „Иваново детство“. На нем колом стояли настоящие американские джинсы с отворотами до колен (в то время редкая заморская диковина). Василий сидел за столом угрюмый и дымил „Примой“. Неожиданно он сказал:

— А знаете, ребятки, я вас всех обойду. И тебя, Андрюха, и тебя, Рениток, и тебя, Юрка.