Евгений Бурче - Петр Николаевич Нестеров

Две вынужденные посадки, причем в расположении противника, уже произошли и в отряде Нестерова. Но в обоих случаях летчики, уничтожив свои «Ньюпоры», сумели пробраться через линию фронта обратно к себе в отряд. Поэтому к моменту перебазирования в Жолкиев в отряде осталось всего четыре самолета: «Ньюпор» Передкова и три «Морана» — два двухместных и один одноместный. Один из «Моранов» из числа «запасных» еще не собирался, так как на нем некому было летать: «ньюпористов» Гавлича и Мрочковского, потерявших свои самолеты, Нестеров отправил в тыл для переучивания.

Тяготы боевой работы легли на плечи Нестерова и Передкова, которым «везло» больше других. Петр Николаевич затребовал пополнений, но когда появятся новые летчики и самолеты, было неизвестно.

16 августа Нестеров сам вылетел в первый полет для ознакомления с новым районом действий. Австрийская пропаганда распространила слух, что Львов — сильно укрепленная крепость, но сколько ни всматривался вниз Петр Николаевич, сколько ни кружил на малой высоте, чтобы рассмотреть местность во всех подробностях, он так и не обнаружил каких-либо крепостных сооружений. Было лишь несколько линий траншей и окопов, и то не сплошных, а с большими разрывами, да несколько артиллерийских батарей…

На следующий день — 17-го — разведку повторили на двух самолетах, Нестеров в паре с Передковым. Было окончательно установлено, что слухи о львовских укреплениях — дезинформация. Русские войска могли продолжать наступление почти беспрепятственно.

Вернувшись из этого полета, Петр Николаевич увидел, что к самолету направляются два незнакомых офицера — капитан, с аксельбантом генерального штаба через плечо, и артиллерийский поручик. В их походке и подтянутости чувствовалась какая-то официальность.

«Кого это и зачем бог несет?» — подумал Нестеров.

— Господин штабс-капитан! — начал рапортовать генштабист, вытянувшись и щелкнув шпорами. — Прибыл в ваше распоряжение в качестве наблюдателя. Капитан генерального штаба Лазарев!

— Прибыл в ваше распоряжение в качестве наблюдателя. Поручик Титов! — вторил артиллерист…

Это были первые «ласточки» в новой важнейшей авиационной профессии — летчиков-наблюдателей, которых до этого в русском воздушном флоте еще не было, если не считать временно прикомандировывавшихся в периоды маневров.

Петр Николаевич обрадовался. Он и ранее доказывал, что летчик, будучи один в самолете, не может дать таких результатов, как если бы с ним находился второй человек, который мог бы вести наблюдение, фотографировать, бросать бомбы, стрелять, если понадобится, хотя бы из нагана или карабина… Тогда к нему не прислушались. Но когда война началась, стало известно, что у немцев главное лицо на самолете именно наблюдатель, причем обязательно офицер, в то время как летчик может быть и солдатом.

И вот тогда русское командование и начало прикреплять к авиационным отрядам постоянных наблюдателей, а позже было вынуждено открыть и специальную школу «летнабов».

Хотя командир отряда и оказался младшим в чине, чем приданный ему наблюдатель-генштабист, в их отношениях не произошло никаких недоразумений. Оба одинаково хотели принести родине пользу, и этим все было решено. Что касается Передкова с Титовым, то те подружились с первого знакомства.

Подготовили бездействовавший до этого двухместный «Моран». Наблюдателю нужно было в нем сидеть вплотную за спиной летчика, верхом на бензиновом баке. Из-за высоких бортов фюзеляжа и крыльев по бокам, а также головы летчика и моторного капота спереди у летнаба был очень плохой обзор. Двум человекам в кабине было так тесно, что едва можно было повернуться. В этих условиях ничего нельзя было придумать, кроме того, что на бензиновый бак прикрепить для Лазарева кожаную подушку, благодаря которой и мягче сидеть и голова выше поднималась над бортом. По бокам кабины пристроили с одной стороны планшет для карты, а с другой — рамочку с блокнотом и подвешенным на веревочке карандашом для записей в воздухе.

Вот на таком самолете и вылетели 20 августа Нестеров с Лазаревым в первую совместную разведку.

По началу все шло хорошо. Обнаружив, что австрийские войска начали отступление и под Львовом, Петр Николаевич повернул обратно, Лазарев принялся приводить в порядок свои записи, как вдруг ровно работавший мотор «забарахлил» — чихнул раз, другой, стал давать перебои и совсем остановился…

— В чем дело? — закричал сквозь свист ветра Лазарев, еще плохо разбиравшийся в авиационных происшествиях.

— Отказал мотор… ищу куда садиться…

— Так ведь мы над противником… Это плен?

— Ну это еще посмотрим!

Высота была порядочная. С тысячи метров «Моран» мог планировать без мотора вдаль на десять километров. И Петр Николаевич стал осматриваться, где бы найти площадку для приземления подальше от австрийских позиций.

За лесочком, близ небольшой деревушки заметили выгон для скота. Высоты уже немного, долго думать не приходится. «Моран» круче наклоняется вниз, сильнее засвистели растяжки. Земля, чужая, таящая опасность, быстро набегает на самолет. Толчок, прыжок, другой… и самолет останавливается, покосившись на смятое колесо. Теперь не взлететь, если даже удастся исправить мотор. А от деревни уже бегут люди, конечно, австрийцы. Летчики выскакивают на землю. Лазарев рвет документы, а Нестеров открывает сливной кран бензинового бака и зажигает спичку. Пламя охватывает беспомощный «Моран», а летчики вытаскивают свои пистолеты, но… никто на них не нападает.

Подбежавшие люди, остановившись в десятке шагов, приветливо машут снятыми шапками! Что за притча?

Скоро все выяснилось. Жители деревни были западные украинцы, а австрийских войск в ней не было. Русских летчиков с почетом привели в деревню, стали угощать. Не понадобилось и знание Лазаревым языков, чтобы объясняться с братским народом. Высланные по сторонам мальчишки высматривали, не появятся ли австрияки. Но те либо не заметили, как садился самолет, либо им было не до него: они панически отступали.

Когда стемнело, Нестеров с Лазаревым отправились в сторону своего расположения по тропинке, указанной им крестьянами. По выстрелам, раздававшимся в стороне, им казалось, что они уже перешли линию фронта, но едва Петр Николаевич выступил из кустов на открытое место, как раздался совсем рядом окрик: «Хальт!»

Из темноты выросла фигура австрийского часового. Штык его винтовки почти уперся Нестерову в грудь. За его спиной Лазарев тихонько поднимал свой браунинг…

Но что это? Вражеский солдат бросает винтовку и срывающимся голосом шепчет: «Я есть русин, я есть русин, я сдаваюсь…»

Несколько быстрых слов с той и другой стороны, и вот уже все трое, благополучно миновав второй пост, вышли к передовым русским окопам. К утру Нестеров и Лазарев уже были в своем отряде, к восторгу всего личного состава [62] О посадке Нестерова в тылу врага было напечатано в газетах «Русское слово» и «Голос Москвы» от 28 августа 1914 года и ряде других. . И едва ли не счастливее всех был Геннадий Нелидов, до темноты не уходивший с аэродрома в надежде услышать, может быть, знакомый гул «Гнома» и первым встретить вернувшегося командира. А наутро в его волосах Петр Николаевич увидел седую прядь…