Владимир Полушин - Николай Гумилев: жизнь расстрелянного поэта

Бой в самом деле был очень тяжелым, и главный удар австрийцев пришелся на участок обороны, который занимал эскадрон, где воевал Николай Гумилёв. После отхода к деревне Заболотце бой продолжался до подхода нашей пехоты. За этот бой Н. Гумилёв был представлен к награде, которую получил уже в конце года.

Командир полка генерал-майор Княжевич вспоминал об этом памятном дне 6 июля: «…полк занимал участок оборонительных позиций на переправах через р. Зап. Буг от д. Джарки до надп. 15. Задача полка заключалась в обороне переправ и обеспечении позиции у д. Заболотце до подхода пехоты. Ротмистр князь Кропоткин с эскадроном занимал крайний левый фланг полкового участка у д. Джарки, наиболее ответственный по условиям местности, как кратчайшее направление от противника в охват левого фланга полка. Ночью противник повел наступление по всему фронту, причем особенно энергично на участок князя Кропоткина, с явным намерением сбить наш левый фланг и, зайдя в тыл полку, отрезать путь отступления у д. Заболотце. Оценив обстановку, ротмистр князь Кропоткин оказал противнику длительное упорное сопротивление… О серьезности операции противника свидетельствует результат контратаки пехоты, которой было взято под Заболотцами 14 офицеров и 840 нижних чинов одними пленными».

Николай Гумилёв сидел в одном окопе с корнетом князем Кропоткиным. Князь вспоминал: «…в 2 ч. 30 м. ночи противник, открыв убийственный огонь, начал переправу… С рассветом выяснилось, что численность наступающего противника доходит до одного батальона пехоты. К этому времени подоспели посланные нам на подкрепление один взвод улан при двух пулеметах. Противник неоднократно пытался приблизиться к нашим окопам, но каждый раз ружейным и пулеметным огнем был отброшен. В 7 часов утра выяснилось, что противник обходит наш левый фланг, но командир эскадрона, послав туда имевшееся в эскадроне ружье-пулемет, приказал все-таки держаться… Отойдя к 9 ч. утра на указанную позицию, мы сдерживали австрийцев до вечера, когда нас сменила пехота». Полковник уланского полка князь Андроников, вспоминая об этом бое, говорил: «Опрошенные пленные австрийские офицеры… показали, что почти все они проходили Джарки, куда вследствие важности направления и серьезности сопротивления была направлена большая часть пехоты, участвовавшей в ночном наступлении…» В окопах улан сменили драгуны из 3-го драгунского Новороссийского полка. Раненый офицер, попавший в плен, о котором писал Н. Гумилёв, — это поручик Сергей Владимирович Хлебников.

Подвиг улан по достоинству оценят значительно позже. В период краткой передышки, в тот же день Гумилёв написал письмо жене из Заболотца о фронтовых событиях, интересовался здоровьем сына: «Я тебе писал, что мы на новом фронте. Мы были в резерве, но дня четыре тому назад перед нами потеснили армейскую дивизию, и мы пошли поправлять дело. Вчера с этим покончили, кое-где выбили неприятеля и теперь опять отошли валяться на сене и есть вишни. С австрийцами много легче воевать, чем с немцами. Они отвратительно стреляют… Что же ты мне не прислала новых стихов? У меня, кроме Гомера, ни одной стихотворной книги, и твои новые стихи для меня была бы такая радость… Сам я ничего не пишу — лето, война и негде, хаты маленькие и полны мух. Целуй Львенка, я о нем часто вспоминаю и очень люблю. В конце сентября постараюсь опять приехать, может быть, буду издавать „Колчан“…»

Интересно, что и в ходе таких жестоких боев, когда он мог быть убит в день тысячу раз, поэт думает об издании новых книг и строит новые творческие планы, интересуется стихами Анны. 6 июля он пишет письмо Федору Сологубу, сообщает о том, что всю ночь участвовал в ожесточенных перестрелках с австрийцами, благодарит за теплый отзыв о его стихах: «До сих пор ни критики, ни публика не баловали меня выражением своей симпатии. И мне всегда было легче думать о себе как о путешественнике или воине, чем как о поэте, хотя, конечно, искусство для меня дороже и войны, и Африки. Ваши слова очень помогут мне в трудные минуты сомнения, которые, вопреки Вашему предположению, бывают у меня слишком часто».

С 7 по 11 июля уланы после трудных боев находились в резерве на отдыхе в деревне Биличи. 11 июля начался отход русской армии и уланы перешли на левый вражеский берег Буга, чтобы обеспечивать отход наших частей.

14 июля Н. Гумилёв участвовал в боях вместе с уланским полком у деревни Копылов, уланы поддерживали связь между цепями пехоты. А через день награждение брата поэта Д. С. Гумилёва орденом Святой Анны 4-й степени с надписью «За храбрость» было Высочайше утверждено.

15 июля уланский полк отошел в резерв в Лушков. В полк пришло распоряжение: «Ввиду предполагавшегося ночью наступления полки бригады были вызваны для уничтожения и сжигания запасов фуража и хлеба…» Гумилёв записывает в дневнике: «Пехота ушла, немцев не было. Темнело. Мы шагом поехали на бивак и по дороге поджигали скирды хлеба, чтобы не оставался врагу. Жалко было подносить огонь к этим золотым грудам, жалко было топтать конями хлеб на корню, он никак не хотел загораться…»

В середине июля в Слепневе Анна Андреевна заболела туберкулезом, и на семейном совете решено было отправить ее лечиться в Крым. Она жаловалась в письме из Слепнева Ан. Н. Чеботаревской: «Лето у меня тяжелое… Николая Степановича перевели куда-то на юг, и он теперь пишет еще реже… С удовольствием посылаю Вам стихотворение „Молитва“ для альманаха „Война“».

16 июля Ахматова из Слепнева посылает мужу свои стихи «Не хулил меня, не славил…» и «Ведь где-то есть простая жизнь и свет…».

По странному стечению обстоятельств и Николай Степанович именно в этот день написал жене с фронта из Лушкова. На конверте надпись: за отсутствием распечатать Анне Ивановне [56] Письмо адресовано в Слепнево с припиской на конверте с адресом: «Анне Андреевне Гумилевой, за отсутствием распечатать Анне Ивановне» (матери Н. Гумилева). На обороте рукой А. А. Ахматовой карандашом дата получения «1915 г., 21 июля». : «Дорогая Аничка, пишу тебе и не знаю, в Слепневе ли ты или уже уехала. Когда поедешь, пиши мне с дороги, мне очень интересно, где ты и что делаешь. Мы все воюем, хотя теперь и не так ожесточенно. За 6-е и 7-е наша дивизия потеряла до 300 человек при 8 офицерах, и нас перевели верст за пятнадцать в сторону. Здесь тоже беспрерывный бой, но много пехоты и мы то в резерве у нее, то занимаем полевые караулы и т. д. Здесь каждый день берут по нескольку сот пленных все германцев, а уж убивают без счету, здесь отличная артиллерия и много снарядов. Солдаты озверели и дерутся прекрасно. По временам к нам попадают газеты, все больше „Киевская мысль“, и не очень поздняя, сегодня, например, от 14-го. Погода у нас неприятная: дни не жаркие, почти холодные, по временам проливные дожди. Да и работы много — вот уж 16 дней ни одной ночи не спали полностью, все урывками. Но, конечно, несравнимо с зимой. Я все читаю Илиаду; удивительно подходящее чтение. У ахеян тоже были и окопы и загражденья и разведка. А некоторые описания, сравнения и замечания сделали бы честь любому модернисту. Нет, не прав был Анненский, говоря, что Гомер как поэт умер. Помнишь, Аничка, ты была у жены полковника Маслова, его только что сделали флигель-адъютантом. Целую тебя, моя Аня, целуй маму, Леву и всех; погладь Молли. Твой всегда Коля. Куры и гуси!»