Игорь Андреев - Алексей Михайлович

Алексей Михайлович не упускал ни одной мелочи в правилах стрельбы: стоять солдатам следовало «твердо» и стрелять «по людем и по лошадем, а не по аеру». «И полковникам и головам стрелецким надобно крепко знать тое меру как велеть запалить, а что палят в двадцать саженях, и то самая худая боязливая стрельба, по конечной мере пристойно в десять сажень, а прямая мера в пяти и в трех саженях, да стрелять надобно ниско, а не по аеру (то есть не целиться высоко, в глаза. — И.А. ). И тебе бы, рабу Божию, о сем строе великое разсуждение и попечение иметь, и с ними, началными людми, поговоря, учинить строение…»

Царь давал также советы, как отражать конные атаки: здесь у него предусмотрены варианты — иногда можно расступиться и пропустить всадников, иногда — принять удар. Наконец, можно прикрыться надолбами и пиками [374] Московия и Европа. С. 527–528. .

Напоминая о необходимости подпускать неприятеля в «меру», Алексей Михайлович демонстрировал знание характера своих подданных. Так, он не поверил в подвиги полка Тарбеева, который будто бы «хорошо и блиско палит». Писал об этом воевода Федор Хрущов, и Тишайший не поленился в грамоте вместо первоначального «не име веры» собственноручно написать: «о том не поверили… что блиско запалил» [375] РГАДА. Ф. 27. Д. 150. Л. 5. .

Наставления Тишайшего отдают не только книжностью. В них ощутима его твердая приверженность к порядку, «чину». Нарушение порядка для него — неудача, неукоснительное следование — залог успеха. Конечно, можно заподозрить царя в косности. Но не случайно в лучших армиях мира требовали строгого соблюдения каждой буквы устава. Уставы и наставления обобщали опыт, который основывался на четких, доведенных до автоматизма действиях. Побеждал тот, кто, подавляя страх, не спешил ответить на выстрелы и подпускал неприятеля как можно ближе, чтобы палить почти в упор, а потом сбить его и гнать без устали с поля битвы. Алексей Михайлович понял эту нехитрую премудрость и настойчиво требовал ее исполнения, хотя, конечно, легко было ему это делать в дремотной тишине царского терема.

Можно до бесконечности множить примеры царского участия в делах государства, из которых хорошо видно, что Тишайший столь же настойчиво чурался печати праздности, как и его знаменитый современник Людовик XIV — прозвища «ленивого короля». Однако едва ли по одному этому критерию можно составить представление об Алексее Михайловиче как государственном деятеле. Ведь если участие в управлении государством и дает основание говорить, что государь правит, то этого совсем недостаточно для присвоения степеней превосходных — талантливый, выдающийся, великий…

Здесь следует дать четкие ответы на целый ряд вопросов — то есть оценить итоги правления, масштаб личности правителя, его истинное влияние на происходящее. В свою очередь, каждый из этих вопросов распадается на целый ряд вполне конкретных пунктов.

Прежде всего, был ли Алексей Михайлович способен выдвигать идеи и формулировать задачи, которые отвечали потребностям развития страны? Был ли он «генератором» таких идей или просто «ретранслировал» то, что ему подсказывали обстоятельства и окружение?

Несомненно, Алексей Михайлович был не лишен дарований. Иностранцы единодушно называли его умным человеком и дружно сетовали на отсутствие у него должного — по европейским меркам — образования. Иные даже писали о «необыкновенных талантах» и «редких добродетелях» Тишайшего [376] Сказание Адольфа Лизека о посольстве от императора Римского Леопольда к великому царю Московскому Алексею Михайловичу в 1675 году. СПб., 1837. С. 55. . Для русских людей стенания относительно необразованности их государя были малопонятны. По русским меркам царь был более чем образован. Сам Алексей Михайлович вполне разделял эту точку зрения — ведь он прошел все положенные для православного человека образовательные ступени. Однако он уже понимал, что в мирских знаниях, полученных за рубежом, есть своя польза. Не случайно он приказывал искать и покупать в Европе книги по различным отраслям знаний. Новое он привнес и в обучение своих сыновей. Их обучали тому, что было недоступно для Тишайшего, — языкам и «свободным искусствам».

Образованность Алексея Михайловича мало подходила для наступавшей эпохи. Она скорее мешала, чем помогала, побуждая пасовать перед новыми и непонятными явлениями, пришедшими из другого мира. Но другой образованности просто не было! Отсутствие знаний восполняли ум, природная трезвость, умение интуитивно почувствовать полезность. Однако далеко не всякий склад ума здесь годился. Царь был склонен к очень конкретному мышлению. Он не обладал мощным творческим интеллектом, способным на абстрагирование и обобщения. К тому же он не привык целеустремленно и долго размышлять. Систематический умственный труд требовал характера и определенного культурного уровня, которого у Алексея Михайловича не имелось. Словом, второму Романову явно не хватало глубины и широты подхода. За все годы своего царствования он так и не сумел переступить через ворох повседневных проблем и заглянуть далеко в будущее.

Здесь вновь уместно провести параллель между Алексеем Михайловичем и его сыном Петром. Последний постоянно задумывается о будущем России, осознанно интерпретируя свои неустанные труды как заботу о завтрашнем величии страны. Будущее — неотъемлемая часть культуры нового времени, в котором настоящее — колыбель завтрашнего. Культура Алексея Михайловича предпочитает оперировать категориями вечности, уготованной праведной жизнью, то есть по сути жить безгреховным настоящим. Если же царь-люботрудник все-таки и содействует будущему, то скорее потому, что иначе просто нельзя — будущее помимо воли и желаний рождалось из повседневности.

Смелая мысль и дерзкий поступок не стихия Тишайшего. Он еще был способен оценить оригинальность чужих предложений, однако рисковать и следовать за чрезмерно дерзновенными проектами ему было явно не по нутру. Отсутствие самостоятельности следует дополнить склонностью к колебаниям и рефлексии. Урок, преподнесенный во многом авантюрной войной со Швецией, надолго отучил царя от рискованных прожектов.

Ситуация усугублялась тем, что в царском окружении людей масштабных, типа Ордина-Нащокина, просто не было. Равные волей, целеустремленностью — да, но не умением перспективно думать и далеко заглядывать. Конечно, в таком окружении царь не чувствовал себя ущемленным. Но для страны ординарность царя, его привычка оценивать проблему исходя из опыта и опытности, а не широкого интеллекта были качествами не самыми лучшими. Заметим, что в данном случае Алексей Михайлович едва ли нуждается в оправдании. Интеллектуальная неординарность — вещь вообще чрезвычайно редкая, особенно там, где бал правит его величество случай — в монархических государствах. Даже самый удачливый современник второго Романова, французский король Людовик XIV, едва ли дотягивает до этих мерок. Ему, несомненно, «повезло» с королевством. Но вот повезло ли королевству с таким королем?