Игорь Андреев - Алексей Михайлович

Подобные случаи воспринимались некоторыми ревнителями как новые доказательства неполноты и неблагополучия греческого православия. К тому же греки лишились своей школы и богословскую ученость получали в Италии под присмотром папы и иезуитов, а значит, вольно или невольно пропитывались духом «латынства». Даже книги их печатались в Европе и проходили папскую цензуру и редактуру, после которых, по их же собственному признанию, грекам приходилось вымарывать различные «смутки».

Православие греков казалось настолько сомнительным, что некоторых из них перестали по приезде в Москву пускать в православные храмы. Отныне им следовало сначала пройти исправление в монастырской келье [153] См.: Каптерев Н. Ф. Характер отношений России к Православному Востоку в XVI и XVII стол. М., 1885. .

Скептическое отношение к грекам и к восточному православию ярко выразилось в так называемых «Прениях о вере» Арсения Суханова.

В конце 40-х годов в Москве возникла мысль о посылке на восток сведущего человека для сбора древних греческих книг. Выбор пал на троицкого монаха Арсения Суханова, известного своим хорошим знанием греческого языка. Случай казался вполне подходящим: в 1649 году Москву покидал патриарх Паисий, который мог бы на первых порах покровительствовать монаху. Паисий, однако, не спешил возвращаться в бывшую свою патриархию и надолго застрял в Яссах. Здесь в мае 1650 года был устроен религиозный диспут с греками, содержание которого, в соответствии с тогдашней практикой, было изложено Сухановым в статейном списке — отчете о поездке. Понятно, что список — это мнение одной стороны, которая к тому же не могла удержаться от заурядного хвастовства: греки у Арсения нередко покидали словесное ристалище «кручиноваты». Но именно своей односторонностью сухановские «Прения» и любопытны. Перед нами предстает очень живой и очень русский человек, мыслящий и чувствующий подобно большинству своих соотечественников. Своей «прей» — спором — ученый старец лучше многих толстых книг объясняет, отчего всякая неуклюжесть и неловкость в делах касательно соотнесения русского и восточного православия могли легко привести к непоправимой беде.

Первая тема спора — развенчание претензий греков на учительство и наставничество. В самом деле, как можно и чему можно научиться у «исшатавшихся» в вере греков? В пылу спора троицкий монах готов даже отступиться от исторической правды. Православие на Руси было принято не от греков, а от самого апостола Андрея, провозглашает старец, претендуя таким образом на равенство апостольских церквей. Впрочем, встретив яростные протесты и чувствуя свою уязвимость в этом вопросе, Суханов прибавляет: если и приняли веру от греков, то от тех, «которые непорочно сохраняли правила Святых апостолов, а не от нынешних». Одним словом, коли и был когда-то источник — греческое богословие, — то «ныне он пересох», отчего и сами греки «страдают от жажды».

Вторая тема спора — греческое «отступничество». Суханов с энтузиазмом исчислил все вины, в которых погрязли греки с точки зрения ортодоксально настроенного русского человека: склонность к латинству, нетвердость в вере, восприятие чуждых православной старине обрядов. Он спокойно выслушивает своего оппонента, митрополита Власия, о допустимости и двух-, и трехперстного знамения и даже как будто соглашается с ним, когда тот прибавляет: «Только нам мнится, что наше (то есть троеперстие. — И.А. ) лучше, мы — старее». «Знаю, владыко, что вы старее», — ответил московский ритор и из дальнейшего совершенно ясно, что, кроме как «старее», ни с чем остальным он не согласился, потому что для него все московское не просто лучше — святее.

Третья тема — высота московского «большого православия». По Суханову Москва во всем обошла несчастных греков. «Был у вас царь благочестивый, а ныне нет, и в то место воздвиг Господь Бог на Москве царя благочестивого»; были монастыри и церкви «без числа» — все ушло, всем ныне завладели басурманы; были христианские бесценные ценности — «вы их разносили по землям, и ныне у вас нет, а у нас стало много». Все доброе благодатью Христовой перешло в Москву, заключает старец, и выносит приговор, предвосхищающий будущее поведение старообрядцев: Москва «может без вашего учения быть» и всех четырех восточных патриархов, как папу, «отринуть… если не православны будут». Так оно и случится, только «отринут» старообрядцы в первую очередь своего, пятого патриарха.

Рассуждения бойкого и словоохотливого Арсения Суханова очень типичны [154] Карташев А. В. Очерки по истории русской церкви. М., 1991. Т. 2. С. 124–132. . Но из них следовало, что, опираясь на подобную систему воззрений, исправление всех неустройств и непорядков необходимо осуществлять по святорусским, а не греческим образцам и уставам. Здесь сами действия, подчиняясь внутренней логике, выстраиваются в определенную цепочку. Сначала нужно исправление церкви, но не перенимающее новогреческое, а возвращающееся к совершенным старорусским образцам; затем или даже одновременно — проповедь и научение, чтобы никто не сбился с праведного пути, «но вси спасения да улучат».

Перед нами та основа и тот предел в церковных реформах, за которые ратовали твердые сторонники святости и полноты отечественного православия. Таких было немало в стане ревнителей, особенно среди выходцев из провинции. Для них верность святорусскому православию и традициям была жизненным кредо.

Но далеко не все ревнители были столь скептически настроены в отношении восточного православия. Среди боголюбов имелось немало грекофилов. При этом они, так же как их единомышленники-оппоненты, опирались на традицию. Только иную — глубокого почитания восточного христианства, взгляда на греков как на учителей. Конечно, и им были известны случаи сомнительного поведения греков, их шатания в вере. Однако для них это всего лишь досадные отступления. По убеждению грекофилов, восточная греческая церковь ни в чем не отступается от правил и уставов и по-прежнему «светится правою верою».

Ревнителей-грекофилов оказалось больше всего в столице, что дало повод историкам причислить их к столичным ревнителям в противовес провинциальным. К первым относят Стефана Вонифатьева, Федора Ртищева и самого Алексея Михайловича, ко вторым — Неронова, Аввакума. При всей условности подобного деления здесь схвачено главное. Близость ко двору делала для людей круга Вонифатьева важными не одни только церковные проблемы. В сравнении с провинциальными ревнителями их кругозор был шире, подход — свободнее. Само пребывание в столице заставляло их внимательно и взвешенно присматриваться ко всем новшествам и не спешить с их категоричным осуждением. Это дало им весомое преимущество при ответе на насущные вопросы, которые поставило перед государством и обществом само время.