Аркадий Кудря - Кустодиев

Стараясь отчитаться перед женой, он пишет о дивных музеях Флоренции, Питти и Уффици, и прекрасном соборе, и исключительно красивой площади, и о памятниках Медичи, Бенвенуто Челлини, Микеланджело… Может, Юлия все же поймет его и не будет предъявлять излишних претензий? Пишет и о том, что получил письмо из Римини от Стеллецкого. Тот, как и собирался, трудится над иллюстрациями к «Слову о полку Игореве» и купается в море.

Забегая вперед, можно отметить, что цикл иллюстраций Дмитрия Стеллецкого к «Слову» был высоко оценен современниками и куплен советом Третьяковской галереи. Эту работу художника Александр Бенуа считал «стилистическим шедевром» [172] Бенуа А. Мои воспоминания. М., 1990. Т. IV–V. С. 457. .

В конце июля и начале августа Кустодиев находится в Риме, но после Венеции и особенно Флоренции Рим, за исключением Сикстинской капеллы, не производит на него такого же сильного впечатления.

Покидая Италию, он признается в письме Юлии Евстафьевне, что во Флоренции его очень увлекла скульптура: «…там я понял Микеланджело», и что теперь, по возвращении в Россию, ему «страшно хочется» заняться скульптурой [173] Кустодиев, 1967. С. 90. .

Лишь в первой декаде августа путешественник, впитавший в себе чудесные образы Италии, возвращается домой, в заветный «Терем», к истосковавшимся по нему жене и детям. Как они все загорели, как подрос малыш Игорек! Из Италии он вернулся не с пустыми руками, привез ряд эскизов, в основном выполненных в Венеции, — виды каналов, лестниц, набережных, мостов… А здесь, в «Тереме», его тянет изображать толстушку дочь, Ирину, — она сидит в «детском домике», с игрушками, и с собакой Шумкой, послушно позирующей рядом с краснощекой, в нарядном белом платье маленькой хозяйкой.

Тем же летом Кустодиев написал большой «Портрет священника и дьякона». Изображенный на полотне священник Петр, рыжеватый, невысокого роста, служил в церкви села Богородица, куда Кустодиевы ездили, чтобы почтить память похороненных на местном кладбище старушек Грек.

В Петербурге, куда семья возвратилась в сентябре, Кустодиев с интересом читал присланный ему экземпляр журнала «Золотое руно», в котором воспроизведен исполненный им для журнала портрет А. М. Ремизова. Он и в жизни такой, как на портрете, — любитель всяческой чертовщины, настороженный, себе на уме, но и добрый, с глубоко спрятанной в его лице лукавинкой.

В том же номере — большая подборка материалов о А. Венецианове, репродукции его картин, статья о художнике, написанная Ал. Бенуа, и вторая статья — искусствоведа барона Врангеля «Время и школа Венецианова». Таким образом, надо полагать, журнал отметил 60-летнюю годовщину смерти певца русской крестьянской жизни. Все это Кустодиева чрезвычайно увлекает. Вот только не может он согласиться с общим тоном статьи и с оценками Бенуа, считавшего, что «большинство среди сохранившихся произведений Венецианова тоскливо и мертвенно» [174] Бенуа А. Художественное значение Венецианова // Золотое руно. 1907. № 7–9. С. 32. .

Намного глубже проникает в суть искусства художника Н. Н. Врангель с его взглядом на Венецианова как своеобразного творца идеальной жизни, в которой простой люд не знает ни забот, ни горя, ни нужды, «старики сидят у завалинки, девки водят хоровод, а парни играют в городки или бабки».

А как нестандартны и по-своему хороши пышнотелые «Купальщицы» на одной из картин Венецианова, воспроизведенных в журнале. Из статьи Н. Врангеля можно узнать, что для картины позировала крепостная из деревни Сафонове по имени Маша и «та же Маша, которая купается в лесу со своей подругой, изображает и балерину, одевающуюся к балу» [175] Врангель Н. Время и школа Венецианова. Там же. С. 62. .

С того времени Венецианов входит в круг любимых Кустодиевым русских художников, созвучных ему своими творческими установками.

В осеннем Петербурге Борис Михайлович заканчивает выполнение своего давнего обязательства. Его соученик по Астраханской духовной семинарии, отец Дмитрий Алимов, ныне настоятель церкви Рождества Богоматери в селе Житкур Царевского уезда Астраханской губернии, обратился к Кустодиеву с просьбой написать для этой церкви три иконы.

В конце октября Борис Михайлович сообщает отцу Дмитрию: «Не знаю, понравится ли Вам характер моих картин, они писаны во фресковом роде и нисколько не натуралистически. Я исходил, конечно, из предположения мистического и религиозного чувства, когда натурализм уступает место видению духовных глаз.

Ради этого сделаны необыкновенное освещение и сияние в “Воскресении” и восточный характер волхвов “с Востока” в “Рождестве”.

“Богоматерь” работаю, а потому еще не могу окончательно об ней сказать… Затем я хотел бы их сделать светлыми, так как светлая живопись на стенах очень выигрывает…» [176] Кустодиев, 1967. С. 90, 91.

В этом письме Кустодиев не упоминал, что начал писать Богоматерь с Младенцем со своей жены и маленького Игоря. Не мог он писать и о том, что его начала серьезно беспокоить боль в руке, отчего работа идет не так быстро, как хотелось бы. Но Екатерине Прохоровне об этом сообщено.

Все пока надеются на лучшее, и никто из них не может и предположить, что так впервые проявила себя коварная и страшная болезнь, мучившая Кустодиева до конца его жизни.

Как человеку творческому, Кустодиеву всегда был присущ критический взгляд на свою работу. Некоторые уже законченные картины и портреты хотелось спустя какое-то время вновь переработать и улучшить. В этом плане характерна история с портретом А. Д. Романовой, исполненным по заказу ее мужа, влиятельного чиновника и известного коллекционера живописи Петра Михайловича Романова. Накануне отъезда в Италию Борис Михайлович зашел к ним в гости, увидел на стене портрет Александры Дмитриевны, написанный год назад, и ужаснулся тому, как он почернел. «Он показался мне отвратительным. Буду переделывать, и что смогу, то сделаю» [177] Кустодиев, 1967. С. 84. , — написал он тогда жене.

При постоянных сомнениях, правильно ли он развивается в творческом отношении, крайне важны были знаки общественного признания. Вот почему так порадовало Кустодиева известие, что картина «Ярмарка», которую вместе с другими его работами безжалостно раскритиковал П. П. Муратов, приобретена Третьяковской галереей. В совет галереи, решавший вопросы о покупке картин, входили известные и авторитетные художники — В. А. Серов и И. А. Остроухое, и они разбирались в живописи не меньше Муратова.

Другая приятная новость пришла из Венеции. Президент состоявшейся там Международной художественной выставки информировал Кустодиева о присуждении ему большой золотой медали — единственной в русском отделе.