Израиль Бас - Иван Федоров

Впрочем, Ходкевич предупреждает, что и в таком виде язык книги вполне доступен пониманию: она «каждому не есть закрыта и к выразумению нетрудна». И Ходкевич настоятельно призывает к чтению книги, несомненно, имея в виду и ее политическое значение в данный момент.

Г. А. Ходкевич. С современной гравюры.

Ходкевич подчеркнул и роль московских печатников в развертывании и оживлении этой борьбы путем печатного слова: «К тому же изобретох собе в том деле друкарьском людей наученых, Ивана Федорова Москвитина и Петра Тимофевича Мстиславца». Таким образом, появление Ивана Федорова в Западной Руси сыграло свою роль в активизации борьбы с ополячением; защитники интересов русского народа смогли воспользоваться в этой борьбе таким сильным средством, как книгопечатание.

В предисловии ничего, конечно, не говорилось прямо о том, что книгопечатание использовано как орудие политической борьбы, однако это ясно было из самой агитации за чтение книги на родном языке. В заключение Ходкевич давал обещание, которое должно было обрадовать всех участников этой борьбы и прежде всего, конечно, Ивана Федорова: «А я… о иных книгах… помышляти буду и накладу моего (то есть средств) на то наложити не жалуючи (не жалея), вскоре их друковати дам…»

Это было обещание продолжать борьбу за интересы русского населения.

Впервые к имени Ивана Федорова прибавилось прозвище Москвитин.

В то время, как он выпускал в Заблудове книгу, Московский печатный двор также возобновил свою деятельность. По приказу царя ученики Ивана Федорова — Никифор Тарасиев и Невежа Тимофеев — с марта по декабрь 1568 года отпечатали псалтырь, книгу, по которой не только в церквах служили, но и грамоте учились. Послесловие в ней снова, как и в первопечатном «Апостоле», прославляло твердую царскую власть, называло Ивана IV «над царьми царем», самодержцем, подчеркивало его заслугу во введении книгопечатания: «Дабы царство его украшено было, царь повелел составить в Москве штанбу, сиречь дело печатных книг…» Об Иване Федорове, как и о покойном Макарии, не упомянули ни слова.

Штанба — слово итальянское (estampa). Мы и сейчас говорим — штамповать. Слово это и тогда нуждалось в объяснении, поэтому, употребив его в своем послесловии, книгопечатники тут же объяснили: «сиречь дело печатных книг». Но то, что они все-таки употребили это итальянское слово, заставляет думать о влиянии на введение печатного дела в России итальянцев и греков (со времени падения Византии в Италии было много греков, выходили греческие книги).

Отпечатав евангелие, Петр Мстиславец решил покинуть Заблудово. Его сманивали виленские купцы Мамоничи. Мстиславец расстался с Федоровым, уже готовившимся к новым книгопечатным трудам.

Сын Федорова, тоже Иван, подрос. Отец стал готовить его себе в помощники. В книгопечатне того времени дела было много. Приходилось не только набирать и печатать книги, но и изготовлять самим типографские принадлежности, вырезать на стали формы для букв, отливать шрифты, даже переплетное мастерство знать. Книги выпускались только в переплете. Переплет был тяжелый и прочный, из деревянных досок, обтянутых кожей, с металлическими застежками и украшениями. Часто на крышке переплета надо было еще оттиснуть герб владельца или красивый узор. Федоров обучил сына переплетному делу.

У молодого Ивана завелся среди заблудовских мальчишек приятель Гринь. Он шнырял под окнами друкарни, поминутно заскакивал в нее, всюду совал свой любопытный нос. Печатник заметил шустрого мальчишку. Помощники нужны были, и Федоров взял его в типографию.

Послесловие Ивана Федорова ко второй книге, напечатанной в Заблудове.

Меж тем почва в Литве все более накалялась. В том самом году, когда из заблудовской типографии вышла первая книга, произошло, наконец, полное соединение Литвы с Польшей. На сейме в городе Люблине был заключен акт о вечном союзе между Литвой и Польшей, так называемая Люблинская уния 1569 года. По этому соглашению к Польше отошли Волынь, Подолия, Киевская земля — вся южная половина Литвы, в том числе и владения Григория Ходкевича. В то время, как Литва сохраняла свое государственное устройство, суд, законы и войско, Украина лишалась последних остатков политической самостоятельности.

Гетман Ходкевич развивал энергичную кампанию против унии, грозил вооруженной силой воспротивиться соединению с Польшей.

Всякая общественная деятельность в такой обстановке сразу принимала яркую политическую окраску. И деятельность заблудовской типографии также приобретала все более определенный политический характер. В этих условиях Иван Федоров не мог оставаться простым мастером, исполнителем приказов и распоряжений своего патрона. В этом энергичном, недюжинном человеке, оказавшемся в самом центре разгоравшейся борьбы, должна была заговорить натура бойца. Он стал горячим и убежденным участником борьбы; неожиданно для самого себя он ощутил вдруг силу и призвание постоять за свой народ против его насильников и притеснителей — польско-литовских панов. Это вносило во всю деятельность книгопечатника новое, гораздо более глубокое и осмысленное содержание. Это оправдывало также самую его жизнь на чужбине.

В 1570 году Федоров отпечатал в заблудовской типографии вторую книгу — псалтырь — и стал ждать нового распоряжения от Ходкевича.

Послесловие Ивана Федорова к Псалтыри, напечатанной в Заблудове.

Но гетман не торопился. Он тянул, откладывая со дня на день.

В дни, когда принималась Люблинская уния, Ходкевич восстания не поднял, не решился поставить на карту свое состояние и самое существование всей своей семьи. Благоприятный момент был упущен.

После он уже должен был иметь дело с усилившимся противником. И, опасаясь гнева польского короля и его панов, Ходкевич присмирел. К этому прибавились болезни. Григорий Ходкевич стал дряхлеть.

Наконец, он призвал к себе печатника, но только для того, чтобы объявить, что не в силах более вести дела, что нужно закрыть типографию.

Федоров не мог скрыть своего волнения и печали. Ходкевич, успевший за несколько лет хорошо узнать его и полюбить, поспешил утешить печатника, пообещал его обеспечить и тут же предложил в дар свою деревню близ Заблудова, где помещалась типография. Престарелый магнат, опытный и ловкий политик, убеждал Федорова отказаться от опасной борьбы, советовал оставить тревожное и неблагодарное ремесло, уйти на покой, зажить обеспеченной жизнью собственника-землевладельца, маленького помещика.