Израиль Бас - Иван Федоров

Митрополит Макарий, один из вдохновителей введения книгопечатания, составил двенадцатитомный труд «Четьи Минеи» (то есть ежемесячные чтения) по нескольку тысяч страниц в каждом томе. Он собрал для работы над этим трудом целую группу пишущих людей, поручил им составлять жития, биографии людей, которые чтились церковью. Наряду с церковными деятелями здесь оказываются и национальные русские герои, как, например, Александр Невский.

Достаточно привести описание ледового побоища из «Жития Александра Невского», чтобы убедиться, что, несмотря на религиозное заглавие, это была биографическая повесть, восхваляющая доблесть русского народа, преданность родине: «Бе же тогда день субботний, восходящу солнцу, сступишася обои, и бысть сеча зла и труск от копий и ломление и звук от мечного сечения, якож морю мерзшу двигнутися, не бе видети леду, покрылося бяже кровию… И возвратився князь Александр Ярославич с победы, с славою великою. Бысть много множеств полону в полку его, ведяху подле коний, иж именуется рыдели (рыцари)».

Не случайно именно в XVI веке был предпринят капитальный труд — сведение житий воедино. Он стал возможен только после объединения Русского государства. До того каждая область имела своих героев, свою местную литературу о них. Собранные в «Четьи Минеях», произведения эти превратились в общенациональные памятники литературы, сделались общерусским достоянием.

Составители этого капитального труда уже стремились придать изложению совершенную литературную форму и учились литературному искусству у классиков древности — Гомера и Овидия. Так, Макарий поручил боярину Михаилу Тучкову заново написать житие Михаила Клопского, потому что «прежнее было очень плохо написано». Михаил Клопский олицетворяет стремление русского народа к национальному единению, к созданию сильного государства. О нем рассказывают следующее. Когда новгородцы задумали перейти на сторону литовского короля и начать борьбу с Москвой, их наместник Немир приехал в Клопский монастырь к Михаилу Юродивому и сказал ему: «Слышно, летом собирается итти на нас князь московский, а у нас есть свой князь Михаил» (литовский ставленник). Юродивый ответил: «То, сынок, не князь, а грязь; шлите-ка скорей послов в Москву, добивайте челом московскому князю за свою вину, а не то придет он на Новгород с силами своими и побьет вас». Так и случилось.

Приступая к составлению жития Михаила Клопского, писатель боярин Тучков объяснил в предисловии, какую литературную задачу он пред собой поставил:

«Слышал я некогда, как читали книгу о Тройском пленении. В этой книге сплетены многие хвалы эллинам от Омира и Овидия. Ради одной их буйственной храбрости память о них сохранилась так долго… Во сколько же более должны мы восхвалять и почитать наших чудотворцев, которые одержали столь великую победу над врагами».

Интерес к России, к ее прошлому и настоящему, был уже настолько велик, что охватил не только русских писателей, но и иностранцев, которые стали все больше посещать ее. В первой половине XVI века уже и на Западе появилась достаточно обильная литература о России и ее истории.

Исключительно возросшая роль письменности и книги во всей жизни Московского государства заставила и горожан заняться выгодным делом переписки и продажи книг. Рукописные книги продаются на базарах в торговых рядах. В Москве при Иване IV уже существовал книжный ряд, где торговали книгами; до нас дошли имена книжных торговцев, или книжников, как их тогда называли. То были Богдан Тимофеев и еще более известный — Иван, Данилов сын, книжник, у которого покупали книги даже такие крупные люди того времени, как Макарий, составитель «Четьи Миней».

Книжные лавочки на Спасском мосту. Красная площадь. С рисунка Ап. Васнецова.

Но как раз в этих условиях письменная книга перестает удовлетворять возросшим потребностям государства.

Прежде всего, рукописных книг стало не хватать. Спрос на книги резко повысился. Они нужны были для церквей, которые усиленно строились в отвоеванных у татар областях. Иван IV, завоевав Казанское царство, велел покупать на торжищах книги для новых церквей. Необходимы были книги и для обучения грамоте, которое производилось тогда тоже по церковной книге, — псалтыри. Таким образом, церковные книги были не только богослужебными, но и учебными. Об этом говорил и Иван IV: «По церковным книгам и служат, и поют, и читают, и учатся».

Ивану IV так и не удалось приобрести нужного ему количества книг на рынке. Кроме того, рукописные книги стоили очень дорого.

Еще большим злом было все возраставшее число описок и искажений в них. Эти искажения неизбежны были по самой системе списывания книг и возникали самым различным образом, Внимание наиболее добросовестного переписчика порой ослабевало и притуплялось, и, так как слова тогда, писались сокращенно, стоило ошибиться только в одной букве, чтобы грубо исказить все слово. Так, в одной рукописи «Пчелы» вместо «посадник» оказалось «пасынок», вместо «магнит» — «магистр» и т. п. Берегли не время, но бумагу. Поэтому сокращения допускались самце замысловатые: «ч», обведенное кружком, означало человек, «а» в кругу следовало читать как тьма. Но так делалось не во всех книгах, и это еще больше затрудняло чтение. Нередки были описки в заглавных буквах, потому что они писались не вместе со всей рукописью, а дописывались после киноварью, может быть, даже другим писцом. В результате вместо слова «се» (это) оказывалось «не» и т. п.

Особенно портили текст невежественные писцы. Не разобравшись, они вносили в изложение замечания усердного читателя, сделанные на полях рукописи, с которой писали. Иногда, не поняв слова, заменяли другим, схожим по начертанию.

Заставка из рукописной книги XIV века.

Чем сильней возрастал спрос на книги, тем более плодилось невежественных писцов, гнавшихся только за заработком. Место культурного переписчика, книголюба, занимает дешевый писец, сам откровенно признающийся в послесловии, что он «груб и невежа, писания книжного ненаучен». А в 1550 году один переписчик не постеснялся написать в своем труде, что он совершен «…многогрешною рукою малоумного, нечистого, безумного, неразумного, неистового…» и так далее, еще сорок три таких же не очень лестных эпитета, после которых следует, наконец, имя этого чересчур скромного писца — Парфения, Маркова сына Злобина. Как тут не пожалеть, что автор не последовал примеру других своих собратий и не зашифровал своего имени в тайнописи, которая была довольно распространена в послесловиях XV–XVI веков. Например: «А нилас циатоп Ишап Рогасош» означало: «А писал диакон Иван Мочалов». Прочесть этот текст довольно легко: нужно только подставить согласные в обратном алфавитном порядке; гласные же сохраняют свои места.