Максим Чертанов - Хемингуэй

Итак, ФБР признало, что агент 08 пытался копать глубоко и что главная причина, по которой его деятельность была нежелательна, заключалась не в бесполезности (ну что такое пара тысяч долларов в месяц, пусть бы развлекался), а в опасности испортить отношения с Кубой. Означает ли это, что работа «Плутовской фабрики» на самом деле была значительной, но ее принесли в жертву политическим интересам? Увы, ответа нет: ведь мы так и не знаем, что конкретно Хемингуэй «накопал» на кубинскую полицию. Была ли она коррумпирована? А где она не коррумпирована? Должен ли был агент 08 разоблачать эту коррупцию? Как честный человек — безусловно; как официальный представитель США, наверное, нет, если его государству это было невыгодно.

Другой вопрос: справедливо ли Гувер назвал Хемингуэя «последним человеком» для разведки? Хемингуэй, как уже говорилось, был наблюдателен, обладал прекрасными аналитическими способностями, умел добывать информацию и завоевывать доверие людей. В то же время он: а) много пил; б) был человеком нечестным — не в том смысле, что непорядочным, а в том, что любил врать; в) не умел держать язык за зубами. Не первый человек для разведки. Но все-таки и не последний. Линн назвал деятельность Хемингуэя «ковбойством»; Мейерс полагает, что ковбойство присутствовало, но было и здравое зерно, а ФБР действительно преследовало Хемингуэя и пыталось его дискредитировать.

Гувер, безусловно, «придирался» к Хемингуэю. Но на эту историю надо взглянуть и с другой стороны. Какая разведка потерпит, чтоб ее подменяли самодеятельностью? В начале 1942-го Штаты еще были плохо готовы к войне, потому и соглашались на всякую помощь; любительские организации, подобные «фабрике», действовали не только на Кубе. Но постепенно военная машина, в том числе разведывательная, приводилась в порядок, профессионалы сменяли любителей. Опасностью шпионажа на Кубе они отнюдь не пренебрегали. В 1942 году кубинской контрразведкой совместно с ФБР был раскрыт и казнен агент абвера Гейнц Лунинг, который передавал сведения о передвижениях судов США и союзников. («Плутовская фабрика» никакого отношения к поимке Лунинга не имела.) «Американские контрразведчики не исключали, что Лунинг был второстепенной фигурой, которой пожертвовали, чтобы прикрыть других, куда более опасных агентов, — пишет специалист по латиноамериканским разведывательным операциям Нил Никандров. — Чтобы подстраховаться, Гувер направил в резидентуру СРС в Гаване дополнительных сотрудников». Однако ни фашистского подполья, ни шпионов, кроме Лунинга, этим сотрудникам (как и Хемингуэю) найти не удалось. Возможно, их и не было: Куба представляла для Гитлера мало интереса. Никандров: «Чтобы загрузить работой вновь прибывшие кадры, их нацелили на потенциальных „противников“ Соединенных Штатов — коммунистов и связанные с ними организации».

Двадцать первого мая 1943 года, уже не будучи агентом 08, но продолжая операцию «Френдлесс», Хемингуэй ушел в море; в начале июня опять приехали Патрик и Грегори, и их стали брать с собой. Последнее патрулирование прошло 18 июля. Военно-морское ведомство прекратило финансирование «Френдлесс» — у него была теперь своя разведка. Капитан «Пилар» впал в депрессию. Говорил Маклишу, что задумал роман — «есть 2–3 идеи, все о море» — но во время войны писать невозможно. Состоялась премьера фильма «По ком звонит колокол» — не поехал. (Ему не нравился сценарий Дадли Никольса: испанские партизаны выглядели, по его словам, как персонажи «Кармен».) Жена опять предлагала ехать в Европу — отвечал, что войн много, на всякую не наездишься. Власти родной страны его разочаровали, он обвинял их в предательстве — поэтому вполне логичным выглядит упоминание в документах Васильева, что именно осенью 1943-го Хемингуэй вышел на связь с советской разведкой. «В сентябре 1943 года, когда „Арго“ находился в Гаване, где у него имеется вилла, наш сотрудник связывался с ним и, перед отъездом „Арго“ в Европу, они дважды встречались».

До 1943 года СССР не имел дипломатических отношений с Кубой; при Батисте они были установлены, в апреле посланником в Гаване стал М. М. Литвинов (по совместительству, в ноябре его сменил А. А. Громыко). Под крышей посольства обосновались люди с особыми функциями — вице-консул Д. Заикин и второй секретарь Ф. Гаранин, резидент НКВД. О существовании «Арго» они знали, и интереса к нему Москва не потеряла, несмотря на фиаско в Китае: в конце 1941 года Центр предписал «Максиму», то есть легендарному шпиону В. М. Зарубину, до апреля 1943-го бывшему резидентом советской внешней разведки в Нью-Йорке, «изыскивать возможности поездки его [Хемингуэя] за границу в интересующие нас страны». Но Хемингуэй никуда ехать не собирался — возможно, поэтому Заикин и Гаранин его не беспокоили. В сентябре, однако, он сам пришел в посольство. С какой целью, неясно. Если знал, что является «Арго», то, конечно, хотел установить контакт. Но мог прийти, не подозревая о том, кто он такой: просто пообщаться, ведь он так любил русских.

Через несколько дней Заикин и Гаранин нанесли ответный визит. «Обсуждали ход войны, перспективы разгрома гитлеровских армий и открытия англо-американскими союзниками второго фронта, — пишет Н. Никандров. — Гаранину писатель явно понравился: „Он простой и душевный человек. Знаменитая с проседью борода делает его весьма похожим на Энгельса“. Договорились о новой встрече, и вскоре Гаранин снова приехал к Хемингуэю. В качестве подарка привез бутылку водки. „Это как раз то, что надо“, — сказал писатель и, посетовав, что на Кубе в условиях войны трудно достать настоящую русскую водку, тут же предложил выпить за победу над общим врагом. Потом последовали другие „союзнические тосты“, в том числе за Сталина, Жукова и Красную Армию. Налаживание отношений, без всяких сомнений, удалось, и Гаранин, чтобы развить успех, пригласил писателя к себе в гости. Из Москвы лаконично порекомендовали: „Окажите ‘Арго’ соответствующий прием и внимание, но никакого разговора о нашей работе не ведите. О дате выезда ‘Арго’ в Англию и его предполагаемом адресе сообщите телеграфом“».

Из этого рассказа нельзя понять главного: знал ли Хемингуэй, что он агент, или мистификация Норта продолжалась? И если была мистификация, поняли ли это Заикин и Гаранин? На Кубе тогда были и другие советские агенты, например, певица Мариана Гонич: Гаранин с нею работал, поручал задания, Хемингуэю ничего не поручил, более того, Москва велела «не говорить с ним о работе». Что это за работник, с которым нельзя говорить о работе? Возможно, причиной было то, что Хемингуэй служил американской разведке (о чем болтала вся Гавана), но к сентябрю он с ней рассорился, о чем также было известно: почему его не попросили дать информацию, например, о действующих на Кубе агентах ФБР? Уж он бы столько порассказал…