Максим Чертанов - Хемингуэй

На сей раз Хемингуэи, прибывшие во Францию 30 января, сняли квартиру получше: столовая, спальня, нормальная кухня, мебель, водопровод, правда, вода только холодная, — на Нотр-Дам-де-Шан, красивой улице недалеко от Люксембургского сада, куда Хедли ходила гулять с малышом. Но без проблем опять не обошлось: в нижнем этаже лесопилка, пахнет приятно, но из-за шума нельзя работать. Эрнест иногда ходил писать в кафе «Клозери де Лила» — с той поры и пошла легенда, что он работает только в кафе. Для Бамби взяли оригинальную няньку: «Бамби лежал в своей высокой кроватке с сеткой в обществе большого преданного кота по кличке Ф. Кис. Кто-то говорил, что оставлять кошку наедине с младенцем опасно. Самые суеверные и предубежденные говорили, что кошка может прыгнуть на ребенка и задушить. Другие утверждали, что кошка может лечь на ребенка и задавить его своей тяжестью. Ф. Кис лежал рядом с Бамби в его высокой кроватке с сеткой, пристально смотрел на дверь большими желтыми глазами и никого не подпускал к малышу, когда нас не было дома, а Мари, femme de menage [17] Служанка (фр.). , куда-нибудь выходила. Нам не нужно было никого приглашать присматривать за Бамби. За ним присматривал Ф. Кис». Но не стоит верить литературе: за Бамби на самом деле присматривала немолодая бретонка Мария Рорбах, а также родители, причем отец не меньше, чем мать. Трудно сказать, был ли Джон Хемингуэй любимым сыном Эрнеста, но заботы от него получил больше, чем младшие братья: отец купал малыша, пеленал, высаживал на горшок, носил с собой на прогулки — правда, в основном под мышкой и вниз головой, как утверждала Сильвия Бич. Ребенок был уравновешенный и спокойный. Он всегда будет таким.

«Я нашему крестному сыну вышила детский стульчик и связала одежонку веселеньких таких расцветок, — писала Элис-Гертруда. — Тем временем отец нашего крестного сына самым честным образом засел за работу чтобы сделать из себя писателя». Работа была как писательская (о ней позднее), так и журналистская: Форд Мэддокс Форд, пожилой поэт-прерафаэлит, человек знаменитый, энергичный, знающий всех и вся, основал журнал «Трансатлантик ревью», чтобы публиковать молодых писателей: «Ядро писателей должно собраться вместе, чтобы началось движение, чтобы неизвестные таланты могли расти». Форд уже основывал такой журнал — «Инглиш ревью» — и провалил мероприятие из-за неумения вести финансовые дела. Но ему опять поверили. Он умел находить спонсоров. Деньги на «Трансатлантик ревью» дал богатый американский юрист Джон Куинн; были и другие пожертвования. Первый номер журнала вышел в январе 1924-го. Эзра Паунд, друживший с Фордом, от его имени предложил Хемингуэю должность помощника редактора.

Форд вспоминал, что новый знакомый выглядел как «выпускник Итонского колледжа», «этакий рослый молодой капитан английской армии», «человек дисциплинированный и обдумывающий каждое слово» и напоминал «сверкающую статуэтку из увлечений Эзры китайского периода», и утверждал, что ему было достаточно прочесть шесть слов, написанных молодым гением, дабы понять, что любой его текст заслуживает публикации. Он приглашал Эрнеста на «литературные чаи», обещал скорую и громкую славу. Протеже о покровителе потом отозвался как о «пивной бочке с крашеными усами» и слова доброго не удостоил: Форда тогда уже не было в живых, но он бы и не удивился: он говорил Стайн, что начинающие таланты воспринимают его как «что-то вроде вертящейся двери, которую всякий норовит пнуть при входе и выходе». «Мы издавались и печатались в сводчатом винном подвале, необыкновенно старом и тесном, на острове Сен-Луи с видом на Сену, — вспоминал Форд. <���…> Я числился главным редактором. Они все кричали на меня: я не знаю, как писать, или знаю слишком много, чтобы уметь писать, или не знаю, как издавать, как вести счета, или как петь „Фрэнки и Дженни“, или как заказывать обед… В этот шум врывался Хемингуэй, покачивающийся с носков на пятки, размахивающий перед моим носом большими руками и рассказывающий злые истории про парижских квартирных хозяев».

В обязанности Хемингуэя входили рецензирование и правка рукописей, а также поиск чего-нибудь гениального — этим занимались все сотрудники «Трансатлантик». В феврале он нашел первую драгоценность — громадную рукопись Стайн «Становление американцев». Первый отрывок требовался срочно — Эрнест сам его перепечатал, вычитал гранки и отдал во второй (апрельский) номер журнала. «Форду вещь нравится, он собирается к Вам наведаться, — писал он Гертруде. — Я сказал ему, что Вы писали эту вещь четыре с половиной года и что всего в ней шесть томов. Он спрашивает, согласитесь ли Вы на 30 франков за страницу (его журнальную страницу), и я сказал, что, может быть, сумею Вас уговорить. (Заносись, да не слишком.) Я дал ему понять, какая это удача для его журнала, и подчеркнул, что этой добычей он обязан исключительно моим способностям добытчика. У него сложилось впечатление, что обычно, когда Вы соглашаетесь что-либо опубликовать. Ваши гонорары значительно выше».

Гертруда была благодарна и позволила ему приводить в порядок все шесть томов («Становление американцев» печаталось в девяти выпусках с апреля по декабрь 1924 года) — таким образом он, по ее мнению, «многому научился, и он восхищался всем тем, чему учился». Сперва он действительно был в восторге. Пытался устроить издание книги целиком: «Мы — Элис Токлас, я, Хедли, Джон Хедли Никанор и другие хорошие люди — просто обязаны издать Вашу книгу. И это непременно произойдет рано или поздно, все будет так, как Вы хотите». Потом устал: «„Становление американцев“ начиналось великолепно, далее следовали десятки страниц, многие из которых были просто блестящи, а затем шли бесконечные повторы, которые более добросовестный и менее ленивый писатель выбросил бы в корзину». Но тогда он Гертруде этого не сказал.

Если не считать работы в журнале, его образ жизни в Париже мало отличался от того, который он вел в прошлый приезд: он писал рассказы, ходил в гимнастический зал боксировать, увлекся велогонками, заводил и возобновлял знакомства: юморист Дональд Стюарт; поэт Эрнест Уолш; художники Этель Мурхед, Серж Паскин, Андре Массон; поэт Арчибальд Маклиш и его жена Ада; молодая журналистка Дженет Флэннер; Гарольд Леб, богатый молодой американец, выпускник Принстона, боксер, издатель журнала «Брум» — над ним Хемингуэй вдоволь поиздевается в «Фиесте». Хедли тоже нашла подругу — любовницу Леба, танцовщицу и модель Китти Кэннелл. Китти, по ее воспоминаниям, заметила, как бедно одета Хедли, водила ее по магазинам, дарила украшения — муж сердился, ревновал, заставил подарки вернуть (как когда-то делала его мать).

Бедность туалетов Хедли всем бросалась в глаза, так что под конец жизни ее муж счел нужным оправдываться: «Я вел себя глупо, когда ей понадобился серый цигейковый жакет, но, когда она купила его, он мне очень понравился. Я вел себя глупо и в других случаях. Но все это было следствием борьбы с бедностью, которую можно победить, только если не тратить денег. <���…> Но дело в том, что мы вовсе не считали себя бедными. Мы просто не желали мириться с этой мыслью. Мы причисляли себя к избранным, а те, на кого мы смотрели сверху вниз и кому с полным основанием не доверяли, были богатыми. Мне казалось вполне естественным носить для тепла свитер вместо нижней рубашки. Странным это казалось только богатым. Мы хорошо и недорого ели, хорошо и недорого пили и хорошо спали, и нам было тепло вместе, и мы любили друг друга». (Денег, как автор пояснял, не было потому, что он проигрывался на скачках.)