Максим Чертанов - Хемингуэй

Казалось ли Хемингуэю, что его возбуждение похвально, или он видел, что в нем есть нечто странное? «Я со спокойной душой убивал всяких зверей, если мне удавалось сделать это без промаха, сразу: ведь всем им предстояло умереть, а мое участие в „сезонных“ убийствах, совершаемых каждый день охотниками, было лишь каплей в море». Но — «человек не может долго оставаться на грани такого возбуждения, какое я испытал сегодня; убив живое существо, пусть всего лишь буйвола, он внутренне весь как-то сжимается. Не такое это чувство, чтобы им можно было делиться с окружающими…».

Новый, 1934 год начался неудачно: Хемингуэй заболел амебной дизентерией, очень страдал, отмщенные гиены злорадно смеялись — в «Снегах Килиманджаро» они будут хохотать над умирающим. Уговаривали лечь в больницу — отказался и был вознагражден, убив первого льва — вот достойный друг и любимый, который заслуживает, чтоб ему даровали красивую смерть. Но красиво не получилось: «Я был так удивлен тем, что лев просто-напросто свалился мертвым от выстрела, тогда как мы ожидали нападения, геройской борьбы и трагической развязки, что чувствовал скорее разочарование, чем радость». В середине января больному стало так худо, что пришлось лететь в Найроби. Пролетали мимо вершины Килиманджаро — она вдохновила на, быть может, самые прекрасные строки, когда-либо написанные Хемингуэем: «И тогда, вместо того чтобы взять курс на Арушу, они свернули налево, вероятно, Комти рассчитал, что горючего хватит, и, взглянув вниз, он увидел в воздухе над самой землей розовое облако, разлетающееся хлопьями, точно первый снег в метель, который налетает неизвестно откуда, и он догадался, что это саранча повалила с юга. Потом самолет начал набирать высоту и как будто свернул на восток, и потом вдруг стало темно, — попали в грозовую тучу, ливень сплошной стеной, будто летишь сквозь водопад, а когда они выбрались из нее, Комти повернул голову, улыбнулся, протянул руку, и там, впереди, он увидел заслоняющую все перед глазами, заслоняющую весь мир, громадную, уходящую ввысь, немыслимо белую под солнцем, квадратную вершину Килиманджаро. И тогда он понял, что это и есть то место, куда он держит путь».

Пока что он держал путь в больницу, откуда отправил Гингричу иронический очерк «Амебная дизентерия в Африке». 23 января оправился от болезни и догнал группу в местности к югу от вулкана Нгоронгоро. Объектами охоты на сей раз были зебры, ориксы, куду. Томпсон опять заметил что-то болезненное в том, как его товарищ реагировал на чужие успехи — у других всегда и зверь больше, и дальность выстрела лучше, и из-за этого обиды и гнев. Переместились в ущелье Рифт, разбили лагерь близ танзанийского города Бабати, заехали в гости к Куперу, познакомились с еще одним известным «белым охотником», датчанином Брором фон Бликсеном — бывшим мужем известной впоследствии писательницы Карен Бликсен. Охота шла плохо, добыча скучная, много змей, вида которых Хемингуэй не выносил (а честно сказать, просто боялся); Персиваль предложил перебраться в район Кибайя, где много куду. Разбили лагерь близ Киджунгу. Первого куду убил Томпсон, после чего, по его словам, Хемингуэй бросился на него с кулаками. Потом по ошибке убил самку, а самца не добил — это вызвало угрызения совести: «Лучше бы уж я промахнулся! <���…> Я сделал подлость, прострелив ему брюхо».

Экспедиция длилась 72 дня и закончилась с наступлением сезона дождей. «Я хотел только одного — вернуться в Африку. Мы еще не уехали отсюда, но, просыпаясь по ночам, я лежал, прислушивался и уже тосковал по ней…» Персиваль сопровождал клиентов до городка Малинди на северном побережье Кении, где к ним присоединился фон Бликсен — заказали катер, рыбачили. 28 февраля отплыли в Париж, пробыли там девять дней. Снова обед с Джойсами, встреча с Сильвией Бич, от которой Хемингуэй услышал о сборнике критических эссе Уиндема Льюиса (того, что присутствовал на уроках бокса с Паундом): заглавие книги пародировало сборник «Мужчины без женщин» — «Мужчины без искусства», а самая разносная статья называлась «Тупой бык».

Льюис утверждал, что Хемингуэй «одержим войной», но воспринимает ее лишь как повод продемонстрировать мужественность; он «интересуется войной, но не причинами войны, не теми, кто извлекает из войны выгоду, или человеческими судьбами, вовлеченными в нее» — последнее утверждение странно, ибо что такое «Прощай, оружие!», если не рассказ о судьбах людей, вовлеченных в войну? Льюис также заявил, что стиль Хемингуэй заимствовал у Гертруды Стайн, а еще один упрек заключался в том, что персонажи Хемингуэя примитивны. Их, а не автора, он называл «тупыми быками», но Хемингуэй в очередной раз сделал вид, что не понял критика, заявил, что «тупым» назвали его, и обещал «выбить из Льюиса дерьмо». Сильвия пыталась его отвлечь, познакомила с Кэтрин Энн Портер, он не заинтересовался, будучи поглощен планами мести Льюису (неосуществившимися). 27 марта Хемингуэи отплыли в Нью-Йорк (попутчицей оказалась Марлен Дитрих; их знакомство продлится много лет), где в дорогой таксидермистской фирме были заказаны чучела и шкуры: лев, леопард, головы антилоп.

От автора этих строк все знают, что надо делать: спалить усы убитому леопарду, дабы его дух вас не преследовал. Хемингуэй не спалил. Ах, зря он не сделал этого!

До возвращения в Ки-Уэст было еще одно важное дело: покупка яхты. 4 апреля съездили на верфи в Бруклин, заказали яхту: 38 футов длиной, два дизельных двигателя, один в 75 лошадиных сил, другой в 40, скорость 16 узлов при спокойном море, объем бака 300 галлонов топлива, запас хода около 500 миль с экипажем из семи человек, два кубрика, каюты с санузлами, в камбузе ледник и спиртовая плита, заказали дополнительные устройства для ловли и хранения рыбы. Стоило это чудо 7500 долларов — оплатил в рассрочку, деньгами, полученными авансом от Гингрича, дал имя «Пилар» в честь святой и в честь жены (это было одно из ее домашних имен).

В мае была начата работа над «Зелеными холмами». Да что о ней говорить — самодовольный, жестокий, написал, как развлекаются богатенькие туристы… Ничего подобного: человек, который отбросил интеллигентность, — обманка, он только о книгах и думает, и в поездке его сопровождает любимый Толстой. Как и «Смерть», «Зеленые холмы» — эссе о литературе; его герои — не львы, а книги, и цель, видимо, ставилась та же: проводя параллели с мужественным спортом, продемонстрировать, что такое мужественная литература. Удалось ли достичь цели — другой вопрос. Параллель демонстрируется «в лоб» и неубедительно: «Настоящий охотник бродит с ружьем, пока он жив и пока на земле не перевелись звери, так же как настоящий художник рисует, пока он жив и на земле есть краски и холст, а настоящий писатель пишет, пока он может писать, пока есть карандаши, бумага, чернила и пока у него есть о чем писать, — иначе он дурак и сам это знает». Следуя этой логике, легко заменить первую половину фразы: настоящий сантехник бродит с гаечным ключом, пока не перевелись краны, настоящий стоматолог — с бормашиной, пока не перевелся кариес, а настоящий педофил — пока не перевелись детишки, «иначе он дурак и сам это знает» — и все это то же самое, что искусство.