Ю. Сушко - Владимир Высоцкий. По-над пропастью

Высоцкий играл как раз этого самого «вспыльчивого» и много позже вспоминал, как Богомолов ему, мальчишке, показывал рисунок роли, ставил монолог: «В небе светила отвратительная луна, и в воздухе отвратительно пахло свежим сеном. Когда служанка спросила: «Не хотите ли чаю?» — я ей ответил: «Подите вон!..»

А у Сабинина воспоминания были более прозаические: «Мы тогда звали Володю таким неприличным словом «Вовка-шванц».

Ну и что? — равнодушно воспринимал свое прозвище Высоцкий. Шванц так шванц. По-немецки — хвостик «Высота», конечно, получше звучало. Вовку Акимова назвали Ким Ир Сеном, и ничего,

Свидерский откликался на Аркана, Утевский не обижался на Толяна. Мишке Горховеру повезло больше — он носил титул «Граф» (тут, правда, не подкопаешься — «Граф» из Лихова переулка жил в фамильном «замке», который до революции принадлежал бабушке «аристократа»). Какие могут быть обиды? Каждый в свое время имел прозвище или кличку, а артисты или писатели и вовсе сами выбирали себе псевдонимы, и прекрасно себя при этом чувствовали. Сам Сашка ведь тоже был далеко не Сабинин, и ничего...

— Вовка, привет! — окликнула Инна уже убегавшего со двора своего соседа. — Как в школе дела? Ты что-то совсем нас забыл, как Фрины не стало, не заходишь даже...

— Стоп-стоп, Инночка, — притормозил Володя. — Во-первых, привет. Во-вторых, сразу так много вопросов. Все сразу не соображу. Фрину помню, конечно. В школе — все нормально. А что не захожу, так тебе вроде бы сейчас не до нас. Вон к тебе какие пижоны шастают.

— Какие «пижоны», Вовка?! Не фулигань. Заходи обязательно, я тебя с Левой познакомлю. Он о тебе, кстати, спрашивал. Ему Толян Утевский уже успел о тебе понарассказывать... В общем, приходи, вечером ждем. Левушка сегодня вроде рано должен освободиться.

Впервые Лева-Левушка, он же Левон Суренович Кочарян, появился на Большом Каретном в качестве жениха очаровательной соседки Высоцких Инны Крижевской и мимоходом, на напрягаясь, мгновенно влюбил в себя половину дворовых аборигенов.

Современники отзывались о нем нежно и исключительно в превосходной степени. Однокурсник по юрфаку МГУ Утевский считал Кочаряна удивительным, актер Геннадий Ялович — гениальным организатором и очаровательным человеком. «Такого человека я больше в жизни не встречал, — признавался Аркадий Свидерский. — Он был нам и отцом, и страшим братом, и другом. Невероятной одаренности человек...».

До юридического Кочарян учился в Институте восточных языков, затем якобы в какой-то сверхсекретной школе КГБ. Чуть позже взахлеб увлекся кино и в конце концов стал «лучшим вторым режиссером Советского Союза», от которого были без ума авторы, актеры, осветители, гримеры и, главное, режиссеры-постановщики. Когда возникла проблема с утверждением отснятого материала по роману Михаила Шолохова «Поднятая целина», к классику был командирован Левон. На Дону он пропал на неделю. А после его отъезда режиссер-постановщик картины получил телеграмму из станицы Вешенская от самого Шолохова: «Закончите вторую серию, пусть приезжает только Кочарян».

Левон был мастер на все руки. Шил себе рубашки, делал абажуры, на съемках водил танки, свободно пришвартовывал корабль к морскому пирсу... Друзья утверждали, что Лева обладал невероятной силой, но пускал ее в ход лишь тогда, когда его к этому вынуждали, и что героя своей песни — « Я силен, к чему скрывать, я пятаки могу ломать. Я недавно головой быка убил...» — Высоцкий списал именно с Кочаряна. В нем бурлило мальчишество и авантюризм, он любил удивлять окружающих: выпить бокал шампанского и закусить фужером, спокойно сжевать лезвие бритвы или проколоть щеку иглой («могу одновременно есть бокалы и Шиллера читать без словаря...» — пожалуй, и этот персонаж Высоцкого был с той же натуры).

Счастливчики, которые хотя бы однажды были удостоены чести общения с самим Левоном, затем слагали о нем саги, были и легенды. А учитывая магнетическую притягательность и коммуникабельность Кочаряна, количество таковых (авторов былин) не поддавалось счету. К тому же на каком-то этапе своего творческого пути он был одним из режиссером самой популярной на то время телепередачи «Голубой огонек».

С середины 50-х дом Кочарянов — Левона и Инны — притягивал самых известных и самых разных людей. Актеры и актрисы, поэты и спортсмены-рекордсмены, художники и космонавты, режиссеры и писатели, музыканты и гроссмейстеры, ученые и звезды эстрады, альпинисты и моряки. Профессия гостя значения не имела. Главное, чтобы у человека был талант, индивидуальность, характер. Здесь появлялись кинорежиссеры Андрей Тарковский, Эдмонд Кеосаян и Алексей Сахаров, художник Илья Глазунов, композитор Арно Бабаджанян, моряки Анатолий Гарагуля, Олег Халимонов, поэты Григорий Поженян, Роберт Рождественский, Давид Маркиш, писатель Михаил Рощин, молодые, но уже известные актеры Евгений Урбанский и Олег Стриженов. Не гнушался посидеть тут за одним столом знаменитый криминальный авторитет Миша Ястреб и личный переводчик Хрущева Витя Суходрев. Все они были постарше — кто на пять, кто на семь лет — Владимира Высоцкого и его друзей, но разница эта скрадывалась общей атмосферой взаимного доверия, равноправия и интереса друг к другу.

Девушки? Ну, разумеется! Здесь, по мнению одного их апостолов компании, будущего писателя Артура Макарова, «они чувствовали совсем другое отношение и сами начинали к себе по-другому относиться. Изысканные комплименты Андрея, Володины песни. А «шалава»... В этом не было ничего оскорбительного. «Шалава» — это было почетно... это еще надо было заслужить».

Если Левон Кочарян был душой компании, притягивающей центробежной силой, то Артур — ее идейным столпом. Ему нравилось изображать из себя таинственного и могущественного «пахана». Жизнь заставила, иначе было не выжить. В 1937-м его отца арестовали, а маму собирались отправить в ссылку. Муж ее сестры, знаменитой киноактрисы Тамары Макаровой, не менее именитый режиссер Сергей Герасимов, пользуясь своими связями, спас мальчишку и усыновил.

Артур с юношества писал прозу, был принят в Литературный институт. Но с первого курса был отчислен за вольнодумство. Стараниями отчима и его друзей Артура восстановили на заочном отделении. Так и оказался он в кругу близких друзей Кочаряна. Позже говорил, что именно он привел туда и Василия Шукшина, а затем Андрея Тарковского и Михаила Рощина. Упоминая их, к каждой фамилии следовало бы придавать эпитет «будущий»: будущий знаменитый писатель, актер, режиссер, драматург... Все у них еще было впереди. А главное, они не сомневались, долгая счастливая жизнь. Один из них — Геннадий Шпаликов — именно так и назвал свой первый и последний фильм — «Долгая счастливая жизнь». Уже тогда они знали: главное — держаться вместе.