Ю. Сушко - Владимир Высоцкий. По-над пропастью

Наутро была очередная репетиция. Шеф упрекал за потерю ритма, напоминал, что определение «мятый» относится не только к рубашкам, но и к физиономиям, а они — ваш рабочий инструмент, господа артисты. Высоцкий прохаживался довольный, улыбался и озорно подмигивал. Он был счастлив уже тем, что он здесь, среди своих, работает под началом замечательного режиссера, и все ребята вокруг замечательные, и сам он полноправный участник создания спектакля, которого еще никогда и ни у кого не было. И что работает он не только как актер, но и как соАвтор. На днях Любимов похвалил его «белогвардейскую» песню. Сказал, что она очень мощно организовала всю картину «Логово контрреволюции».

В поспешных, рваных, словно под пыткой вырванных словах фазу ощущалась напряженность, звуковая, ритмическая, эмоциональная, и все строки обжигали энергией.

...После репетиции оставалось еще несколько часов до вечернего спектакля. Каждый спешил по своим делам: кто — по домашним, кто — по сердечным, кто в Дом звукозаписи, везунчики — на кинопробы. Наступавший новый год заставлял отдавать долги.

На доске объявлений белел листок желающие участвовать в вечере поэта Вознесенского на сцене театра могут присоединиться и явиться в кабинет главного режиссера тогда-то вместе с обязательным составом... Далее следовали фамилии — Губенко, Славина, Высоцкий, Золотухин, Хмельницкий, Васильев...

Сверхчуткий барометр общественных настроений, Юрий Петрович Любимов чувствовал острую потребность в живом поэтическом слове. Стихотворную лавину, это говорящее время, нельзя было остановить. Площадь у памятника Маяковскому была уже тесна. С другой стороны, любая толпа на улице потенциально опасна. «Когда появлялись афиши с именами Евтушенко, Вознесенского, Ахмадулиной, Булата Окуджавы, невозможно было достать билет в Лужники, — любил вспоминать Высоцкий. — И такой интерес к чистой поэзии, просто к тому, что поэты читают свои стихи «живьем», просто читают... этот интерес есть только в России, и он традиционен. И, наверное, не только потому, что... они великие стихотворцы, но, наверное, еще и потому, что они себя всегда очень прилично в жизни вели, поэты. Были достойными гражданами, приличными людьми...»

Как-то Андрей Вознесенский подарил Любимову три своих поэтических сборника — «Мозаика», «Треугольная груша» и «Антимиры», вовсе не рассчитывая на их сценическую судьбу. Но случилось иначе. «Ко мне в комнатку на Елоховской, — рассказывал Андрей Андреевич, — приехал... моложавый Юрий Любимов в черной пузырящейся куртке на красной подкладке... Он позвал меня выступать в новом театре. Театр подготовил из моих стихов одно отделение. Я читал второе...»

Но перед тем была работа в третью смену. Днем репетиции, вечером очередные спектакли, а в перерывах между ними и по ночам подготовка «Антимиров». Актеры пытались соединить поэзию с гитарой, пантомимой, танцем и актерством. Высоцкий предложил Смехову сделать «на двоих» фрагмент из поэмы «Оза». Им удалось превратить его в свой маленький спектакль, чтобы «внятно объясниться в любви и в ненависти». Смехов, читая «под Андрея», изображал романтического долдона, звал приятеля в дальние дали. А Высоцкий, лежа на сцене с гитарой, то с тоской, то зло, то нежно вопрошал: «А на фига?» Зал неистовствовал от восторга.

«Он до стона заводил публику в монологе Ворона, — говорил Вознесенский. — Потом для него ввели кусок, в котором он проявил себя актером трагической силы. Когда обрушивался шквал оваций, он останавливал его рукой. «Провала прошу...» — хрипло произносил он. Гас свет. Он вызывал на себя прожектор, вжимал его в себя, как бревно, в живот, в кишки, и на срыве голоса заканчивал другими стихами: «Пошли мне, Господь, второго». За ним зияла бездна. На стихи эти он написал музыку. Это стало потом его песней»

...Таяла черная пропасть зала, маятник отбивает секунды, на пурпурном заднике графически четко проступают фигуры актеров, соединяются антимиры — иконописный лик мадонны и скафандр человека будущего — и начинается спектакль. «Время, остановись, ты — отвратительно...»

Стоит помост в виде треугольной груши, уточнял Высоцкий, как рисунок на одной из книг Вознесенского. Мы выходим такой футбольной командой, в одинаковой одежде, как это было во времена «Синей блузы», некоторые с гитарами, другие без — читаем его стихи.

Творцы «Антимиров» прикидывались: это вовсе не спектакль, просто поэт читает свои стихи, а актеры ему помогают. Хитрость была в том, что ранее опубликованные тексты не нуждались в дополнительной цензуре Главлита. Горком партии мог лишь скромно предложить включить в общую композицию отрывки из ленинской поэмы Вознесенского «Лонжюмо». Хорошо? Нет проблем!

Однако дерзкая затея с поэтическим представлением могла столь же лихо завершиться, как лихо началась. Один из «Антимиров» пришелся на 3 февраля 1965 года. Все как обычно: зал переполнен, люди «висят на люстрах». При штурме парадного входа разбита витрина...

Начиная спектакль, поэт со сцены сказал: «Сегодня у нас особо счастливый день... Сегодня день рождения завлита театра Эллы Левиной. Она очень любит мою поэму «Лонжюмо», сейчас я ее прочитаю». Все захлопали. Наутро директор театра Дупак был вызван «наверх». Там топали ногами: «Как вы могли позволить себе говорить про счастливый день?!»

Оказалось, в этот день на Красной площади были похороны могущественнейшего партийного деятеля Фрола Романовича Козлова, по сути, второго лица в государстве. Какая радость, когда в стране траур?! С немалыми трудностями скандал замяли.

Успех «Антимиров» был невероятным. С тех пор таганские актеры стали нарасхват, их приглашали на так называемые «устные журналы» в НИИ, в «почтовые ящики», к студентам. Организаторов «левых» концертов гоняли, как зайцев, но количество выступлений таганцев лишь множилось. Состав время от времени менялся, но костяк оставался прежним — Высоцкий, Смехов, Золотухин.

А «Антимиры» не старели. Высоцкий объяснял все просто: «Вознесенский нам приносит все время новые стихи, и мы обновляем — вместо одних номеров входят другие...» Только автор с некоторых пор стал появляться лишь на «юбилейных» представлением — сотом спектакле, трехсотом... За что едва не поплатился. На одном из таких юбилеев Вознесенский начал читать, в зале вдруг потребовали:

— Пусть Высоцкий выступит!

Андрей Андреевич смутился, насторожился и замолчал. Неловкость сгладил Высоцкий. Он вышел на сцену и сказал:

— По-моему, происходит какое-то недоразумение. В афишах сказано, что это пятисотый спектакль «Антимиров» Вознесенского, а не концерт Высоцкого.