Ю. Сушко - Владимир Высоцкий. По-над пропастью

Но между собой именитые друзья называли Высоцкого дворовым художником, певцом-самоучкой без культуры писания. При этом, пряча самодовольство, дарили сборники своих стихов с трогательными дарственными надписями: «Володя, милый, спасибо за Ваш талант, Вашу распахнутость — страшно за Вашу незащищенность в этом мире. Андрей Вознесенский». Они дарили ему своикниги и считали, что пока этого для него достаточно.

Художник Сергей Бочаров специально знакомил Высоцкого с главным редактором журнала «Юность» Андреем Дементьевым: «Я подвел Дементьева к Владимиру Высоцкому, а сам держал в руках тетрадку с его стихами, от руки записанными самим Высоцким. Говорю Андрею Дементьеву: «Вы же главный редактор, Вы же можете несколько страниц в журнале дать для стихов Высоцкого». И протягиваю ему тетрадку. А он как-то фамильярно так отвечает, похлопывая Высоцкого по плечу: «Пописываешь все...», и эту тетрадку взял у меня. Но эти стихи так и не появились». Зато после смерти Высоцкого Дементьев поспешил отметиться: «И снова слышен хриплый голос. Он в нас поет. Немало судеб укололось о голос тот». Даже пообещал читателям: «Возьму упавшую гитару. Спою для вас...». Но, слава богу, признал: «Мне так не спеть...»

«Мало кто знает, как Высоцкий хотел вступить в Союз писателей, — рассказывала Белла Ахмадулина. — И я несколько раз пыталась ему помочь, встречалась с разными людьми, но он, естественно, об этом даже не догадывался... Высоцкий считал, что этим членством в Союзе писателей он подчеркнет свою независимость как сочинителя, как художника, как личности. Но ничего не выходило. Он мечтал освободиться от театрального гнета, но без театра не мог, хотя театр, как известно, помыкает актером, держит его в дисциплине...»

Попросил Григория Поженяна дать ему рекомендацию в Союз.

— Володя, я, конечно, могу дать тебе рекомендацию, — ответил бесстрашный поэт-фронтовик, — но о чем ты говоришь, какой же Ты поэт? Ну, песенник ты, бард, если хочешь так называйся, но не поэт ты. Пушкин — это поэт...

Правда, позже Поженян сожалел: «Был у меня грех перед ним. Я не всегда понимал, как ему было необходимо именно тогда напечатать все, что написано и что спето... Горе нам, если смерть должна учить нас — поэтов и не поэтов — добру к ближнему... Стихи, не ушедшие к людям типографским способом окрепшими, к нам не возвращаются. Ненапечатанные, они нас душат, прижимают к земле, заставляют самоутверждаться, додавать себе недоданное. Не извлекая уроков, мы учимся дальше и порой все реже летаем».

— Да на кой ляд тебе сдался этот Союз писателей? Что они из себя представляют? Бежать надо из такого Союза, — убеждал Высоцкого Юрий Петрович. Даже рассказывал байку о недавнем хурале азербайджанских писателей, страсти на котором кипели исключительно по поводу дележа мест на городском кладбище. Акыны дрались за место на солнечном склоне...

Но даже шутки не помогали. Любимов видел: «Володя переживал... Я его утешал, как мог, говорил, что ему не нужен этот союз, что он работает в театре и, как Бродского, его за тунеядство не осудят».

Правда, отдельные «товарищи» восприняли любимовский совет «бежать из Союза» как призыв к эмиграции.

После ошеломляющей стихотворной лавины «Вертикали» люди с более-менее чутким поэтическим слухом, но по жизни наивные до удивления, принялись спрашивать в книжных магазинах сборники стихов Высоцкого. Продавцы пожимали плечами. Затем покупатели повзрослели, кое-что поняли в этой жизни и подобных вопросов больше на задавали, а занялись «самиздатом»: снимали с полузатертых пленок тексты песен и переносили их на бумагу. Толстые рукописи превращались в машинописные книжки, которые по знакомству переплетали, и они обретали подобие книги.

Автор этих строк сам тем грешил в молодости, «выпустив» первый том в 1974 году на бумаге формата А-4. Даже с обложкой с портретом Высоцкого. Позже появился двухтомник, который и был вручен Владимиру Семеновичу составителем весной 1978 года в Запорожье. С фотографиями, фрагментами редких рецензий и пр.

Высоцкий был растроган. В закулисной гримерке возле столика, за которым мы сидели, толпились Николай Тамразов, Иван Бортник и Владимир Гольдман. Высоцкий просматривал первый том. Они листали второй. Я ревниво следил за ними. Тамразов сказал:

— О, Володь, глянь, тут даже это есть, — и ткнул тощим пальцем в перепечатку давней реплики «Частным порядком».

Высоцкий оторвался от своего тома, взглянул: «Ага...»

Я вмешался: «А почему нет? Все, что было».

— Да нет, все верно, — согласился Высоцкий.

Я ему подарил, естественно, первый экземпляр (первую копию) двухтомника. А он в благодарность написал на втором: «Сушко Юрию Михайловичу с уважением к его настойчивости и терпению. В. Высоцк.. Запорожье, 78».

Когда увиделись следующим днем, я спросил,-

— Володя, книги просмотрели?

— Конечно. Долго сидел. Ошибки в текстах, конечно, есть...

— Записи не всегда качественные.

— Да я не в претензии... Ну, ладно, еще раз спасибо. Садись. Так о чем ты хотел спросить?..

Беседа затянулась на несколько счастливых для меня суток..

Отвечая, собирается ли он публиковать свои стихи, Высоцкий, как правило, отвечал: «Я-то собираюсь. Сколько я прособираюсь, не знаю. Сколько будут собираться те, от кого это зависит, — тем более мне неизвестно... Как будет называться — как вы понимаете, об этом пока даже разговора нет серьезного... Чем становиться просителем и обивать пороги редакций, выслушивать пожелания, как переделать строчки, лучше сидеть и писать. Вместо того, чтобы становиться неудачником, которому не удается напечататься. Зачем? Можно писать и петь вам. Это же примерно то же самое. А вы не думаете, что магнитофонные записи — это род литературы теперешней? Ведь если бы были магнитофоны при Александре Сергеевиче Пушкине, то я думаю, что некоторые его стихи были бы только на магнитофонах...»

Он верил: «Как в девятнадцатом веке была литература не только печатная, но и рукописная, так теперь есть литература магнитофонная. Новая техника и новый вид литературы» Недаром кто-то заметил, что аппарат и гений не нуждаются друг в дате. Гений создает новые структуры: Ломоносов — университет, Пушкин — «Современник», а Высоцкий — магнитофонную культуру.

Но иногда он сожалел, что некоторые свои стихи вынужден петь, делать их песней. О той же балладе «Памяти Шукшина» говорил: «Я считаю, что ее хорошо читать глазами, ее жалко петь, жалко...»

В один из первых парижских вечеров Марина предупредила: «Сегодня идем в «Гранд-Опера», танцует Миша Барышников, он нас пригласил».

— Мишка! Вот замечательно! Сто лет его не видел, — обрадовался Владимир. — А он же вроде в Штаты перебрался. Как он?