Ирина Муравьева - Ханс Кристиан Андерсен

Все мы читали историю маленькой Дюймовочки, гадкого утенка, смеялись над голым королем, спесиво выступающим по улицам в своем несуществующем наряде, гордой штопальной иглой, хвастливым щеголем-воротничком.

Вот уже сто лет, как сказки Андерсена странствуют по миру, не теряя своей остроты, свежести и обаяния.

Но далеко не все знают интересную историю их автора, которую он сам называл «сказка моей жизни». В этой сказке было немало горьких страниц. Книга И. И. Муравьевой рассказывает о том, как сын полунищего сапожника и прачки с невероятным трудом пробивал себе дорогу и завоевывал признание, а став знаменитым писателем, никогда не забывал о жизни чердаков и подвалов, обитатели которых стали положительными героями его сказок.

Письма и дневники Андерсена, его сказки и романы, в которых много автобиографических черт, труды датских исследователей о его жизни помогли автору этой книги увидеть образ знаменитого сказочника. И перед нами рисуется человек чуткий, правдивый и впечатлительный, страстно влюбленный в природу, в поэзию. Он борется за простоту и жизненность в искусстве, он мечтает о счастье для всех людей. Иногда ему случается унывать, путаться в противоречиях, но горячая любовь к жизни, к людям помогает ему пережить тяжелые минуты, снова и снова отдаваться творчеству.

По вечернему небу раскинула свой пышный хвост комета. Звезды бледнели в ее красноватом свете. В городах и деревнях, на борту кораблей и на проселочных дорогах собирались кучки взволнованных людей и смотрели на небесную гостью, считавшуюся вестницей бед.

Это было в 1811 году.

Волны наполеоновских войн захлестывали Европу, и кровавая слава «маленького капрала» Бонапарта словно воплотилась в зловещем сиянии кометы.

Тяжелое бремя императорских побед нес народ Франции и покоренных ею стран. Огромная армия пожирала деньги и провизию, требовала все нового оружия, еще и еще солдат. Крестьяне и ремесленники отрывались от работы, от родного дома, их одевали в мундиры и отправляли сражаться и умирать за честолюбивые планы императора Наполеона.

Маленькая Дания тщетно старалась сохранить нейтралитет. Уже с 1801 года война подступала к ней.

В отдаленных покоях одного из копенгагенских дворцов доживал свой век старый король Кристиан VII. Он давным-давно сошел с ума, но считалось, что раз уж человек родился королем, то королем и умрет, а если думать иначе, то это ведет к беспорядку. Фактически же страной правил наследный принц Фредерик. Он был упрям и ограничен, не обладал ни политическими, ни военными талантами. При этом ему была присуща глубокая уверенность, что звание принца куда важнее такой случайной вещи, как ум. «Мы одни знаем, что нужно для блага страны», — говорил он и принимал важные решения, не советуясь с подданными: монархи не могут ошибаться. А обстановка в Европе усложнялась с каждым годом, и чтобы успешно лавировать между двумя могущественными противниками — Наполеоном и Англией, — одной самоуверенности было явно недостаточно.

30 марта 1801 года английская эскадра вошла в Зунд, угрожая Копенгагену: Англия требовала, чтобы Дания разорвала договор о нейтралитете с Россией, Швецией и Пруссией. Русский флот был связан льдами, шведский тоже не мог прийти на помощь, а невооруженные датские корабли, стоявшие на рейде, защищала линия понтонов с пятью тысячами войска и шестьюстами пушками. Понтоны были атакованы тридцатью английскими кораблями. Командовавший ими Нельсон располагал девятью тысячами человек и собирался выиграть битву в течение часа. Но это ему не удалось. Через пять часов часть понтонов была взята, но оставшиеся продолжали отчаянно сопротивляться, и от их меткой стрельбы жестоко пострадали многие корабли англичан. Тогда Нельсон решился на крайние меры: он сообщил принцу Фредерику, что прикажет сжечь понтоны вместе с их защитниками, если датчане не сдадутся. Фредерик счел за лучшее прекратить сражение. Огромная толпа копенгагенцев на берегу с тревогой следила за происходившим. И, несмотря на формальное поражение, битва была воспринята народом как моральная победа, как пример доблестной стойкости и героизма. Датчане долго помнили, как медленно отходили потрепанные английские корабли, потерявшие свой гордый вид.

К 1807 году на южной границе Дании начали скопляться войска Наполеона. С моря угрожала Англия. Фредерик чувствовал, что придется в конце концов примкнуть к одной из воюющих сторон, но все не решался сделать выбор. Из колебания его вывел английский министр Каннинг. Зная, что Наполеон собирается силой превратить Данию в свою союзницу, он решил опередить противника и вырвать из его рук главный козырь — датский флот. Пренебрегши уверениями датского посла, что Дания в случае необходимости примкнет к Англии, Каннинг снова послал в Зунд английскую эскадру. 16 августа 1807 года она остановилась в двадцати километрах от Копенгагена. На этот раз было предъявлено требование отдать Англии датский военный флот.

Чтобы оправдать нападение на нейтральную страну, Каннинг утверждал, что всего лишь принимает необходимые меры защиты: если датский флот достанется Наполеону, его пушки будут повернуты против англичан. В утешение Дании предлагались некоторые колонии.

— Чем вы можете вознаградить нас за утрату нашей чести! — в отчаянии воскликнул Фредерик в ответ на это. Но какое дело было Каннингу до чести датчан? Если согласие не дается добром, его получают силой, решил он. И английские корабли высадили на сушу тридцатитысячное войско. Дания же располагала всего шестью тысячами солдат. Правда, к ним присоединилось тринадцать тысяч резерва и добровольцев. Но принц Фредерик умел блистать только на военных парадах. Необходимые для защиты страны меры не были приняты: укрепления Копенгагена находились в плачевном состоянии, оружия не хватало.

— Ступайте в старые церкви, — сказал Фредерик добровольцам, — и поищите там алебарды, копья и шпаги, которые с честью служили нашим предкам.

Алебарды не помогли: сопротивление датских войск было быстро сломлено. Копенгаген оказался в огненном кольце. Со 2 по 7 сентября город подвергался жестокой бомбардировке. Рушились древние башни, горели дома, гибли люди. На шестой день Фредерик согласился на требования Англии. Теперь он возложил надежды на союз с Наполеоном. «Если император захочет, он вернет нам флот!» — говорили вслед за принцем многие датчане. Из рук в руки переходил рисунок, изображавший отвратительное морское чудовище, выплевывавшее датские корабли под натиском боевого петуха — древнего символа Франции.