Николай Стариков - Сталин. Вспоминаем вместе

«В музее маршала Победы вблизи деревни Стрелковка бережно хранится самый первый экземпляр книги с автографом великого полководца. “Воспоминания и размышления” Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков подписал с любовью своим землякам сорок лет назад» [242]. Сорок лет назад – это в 1971 году…

Маршал Жуков был крутым мужиком с крутым характером. Вот что о процессе написания его мемуаров рассказывал врач Г. К. Алексеев, лечивший маршала:

В 50-е годы Георгий Константинович начал собирать материалы для задуманных им мемуаров. С этой целью он часто ездил в Подольский Центральный архив Министерства обороны и в Генеральный Штаб. Мне пришлось на протяжении многих лет быть невольным свидетелем титанического труда Георгия Константиновича. Он категорически отказался от предложенной ему литературной помощи со стороны наших известных писателей Константина Симонова и Сергея Смирнова, заявив: «Книгу я должен написать сам». Поражала его высочайшая ответственность за свой труд, его неприятие каких-либо отклонений от правды. Работая над книгой, Георгий Константинович не раз говорил о том, какое значение он придает правдивости описания событий. Было очевидно, что он искренне стремится к этому, что и в жизни, в общении с друзьями он не переносит любой лживости даже по пустякам. Могу привести один пример. В течение ряда лет он поддерживал отношения с одним ученым-медиком. Однажды его знакомый не пришел на условленную встречу, объяснив это неожиданной занятостью в клинике. Его жена, по-видимому, не зная объяснения мужа, через два-три дня в присутствии маршала с восторгом рассказывала, какой интересный спектакль они смотрели в театре в тот день. После этого случая все отношения между ними были прерваны навсегда [243].

Все-таки великая вещь Интернет. Всемирная паутина – как яд: может калечить и убивать, а может лечить и помогать. Все зависит от того, в каких целях применяется и в чьих руках находится. Поскольку ключ к разгадке «изменений» в мемуарах маршала Жукова сосредоточен в фигуре редактора его мемуаров А. Д. Миркиной, я решил поискать во Всемирной паутине. Смысл поиска таков: понять, что же на самом деле могли требовать от Жукова цензоры брежневской эпохи в 1969 году. Неужели запрещали очернять и ругать Сталина и заставляли хвалить Иосифа Виссарионовича, а не Леонида Ильича? Неужели сто страниц критики Сталина вырезали из мемуаров маршала и ничего не добавили про Брежнева?

А теперь слово самой Анне Давыдовне Миркиной. В Интернете удалось найти одно из ее выступлений, на котором она рассказала очень много интересного:

…Девять лет мне пришлось работать с ним непосредственно у него дома. Мы очень подружились с его женой, и, естественно, я стала членом семьи Жуковых. И мне пришлось быть редактором тринадцати изданий, которые вышли в СССР. Я восемнадцать раз редактировала эту книгу. Кроме того, книга вышла, как вы знаете, в тридцати странах на восемнадцати языках. Эта книга стала бестселлером мирового масштаба, которая, может быть, более честно, правдиво рассказала о Второй мировой войне. Жуков был замечательный человек. И я счастлива, что судьба столкнула меня с необыкновенным не только полководцем, но и высоким интеллектуалом… Георгий Константинович Жуков написал свою книгу сам. Я приехала к нему в 1965 году, мы заключили договор. В 1966 году ровно день в день он сдал 1400 страниц текста. А после этого три года шла работа в вышестоящих организациях! [244]

Важно: Жуков определенно писал сам. Потом книгу через редактора Миркину отправил на «исследование» тех самых пресловутых брежневских цензоров. Давайте спросим себя: чего эти цензоры могли добиваться? Что вырезали, что пытались вставить? Неужели эти брежневские цензоры образца 1966 года старались обелить Сталина?

Основной удар был направлен на утверждение тезиса о якобы абсолютной подготовленности к войне. Жуков написал честно, что у нас было. Они хотели, чтобы в книге было сказано об абсолютной подготовленности, и только преимущество немцев в вооружении отсрочило нашу победу. Что было неверным. Поэтому глава девятая подверглась страшной экзекуции, она публиковалась в усеченном виде. И второй вопрос. Это вопрос о Сталине и репрессиях. Ну что касается Сталина, то тут у них были сложные отношения. Он понимал и положительные стороны Сталина, и отрицательные. Об этом он написал, и частично это как-то вошло. Но что касается главы о репрессиях, она просто не увидела свет. И только несколько лет тому назад младшая дочь Жукова Маша случайно нашла первый экземпляр книги, первоначальный, нетронутый цензурой. Мы все восстановили, начиная с 10 издания (10-е, 11-е, 12-е, 13-е). В этих изданиях восстановлена вся правда, так, как это было написано Жуковым. Эти новые фрагменты выделены, очень легко читать [245].

Желание советского руководства попросить политически правильного освещения Жуковым момента трагедии 22 июня 1941 года вполне понятно – до сих пор вся правда об этом дне не сказана и причины не обнародованы [246]. Почему – вопрос, заслуживающий целой книги. И не потому, что СССР готовился нападать. Таких планов у Сталина не было…

Но не будем отвлекаться. Что еще волнует брежневских цензоров? Вопрос репрессий. И целая глава, если верить Миркиной, не входит в книгу И это понятно – в то время политическое руководство СССР выбрало странную линию: и Сталин, и Тухачевский могли одинаково присутствовать на страницах книг. Но проспекты и улицы назывались лишь именами «жертв», а именем Сталина называть было ничего нельзя. Проспекты Тухачевского тогда в СССР появлялись, а вот проспектов Сталина нет и по сию пору. Вопрос же реальной политической борьбы в СССР, которая и была в 1930-е годы, полностью игнорировался. А значит, нельзя было писать об этом и Жукову. Обратите внимание: нельзя было писать вообще про репрессии, нельзя было подробно писать об этой трагедии, а вовсе не плохо писать о Сталине ! Это, согласитесь, не одно и то же.

Что еще хотели цензоры? Как следовало ожидать, хотели по «традиции» тех лет вписать в книгу Брежнева. «Лишь однажды ему пришлось пойти на сделку с собственной совестью, когда стало ясно, что если в книге не будет упомянуто имя Л. И. Брежнева, бывшего начальника политуправления одной из армий, возможность ее издания ставится под сомнение» [247], – пишет Г. К. Алексеев, генерал-майор медицинской службы, лечивший маршала и друживший с ним.

И сама Миркина рассказывает о том же самом:

Нет, не заставили написать (про Брежнева. – Н. С. ), а прислали бумажку, в которой было все написано: «…я поехал в 18 армию перед тем, как завершать операцию на Кавказе, мне надо было посоветоваться с полковником Брежневым». И вот эта дичь прошла в первые восемь изданий по всему миру. Ничего нельзя было сделать. В три часа ночи я ехала к Жукову домой, он жил по Рублевскому шоссе, потому что на следующий день сам товарищ Брежнев должен был посмотреть, вошла эта бумажка в рукопись или не вошла. Он сидел мрачный, был в ужасном состоянии, он же был очень болен (перенес инфаркт, инсульт, плохо ходил). Он долго сидел, потом взял ручку и сказал: «Ну ладно… пойдет» и подписал [248].