Анатолий Эйрамджан - С миру по нитке

Мой дед по отцовской линии был городским головой в городе Ахалцихе и, говорят, был большим шутником, острословом. Мой отец и его сестра, тетя Лена, часто вспоминали спич, который он как-то выдал сходу за каким-то праздничным столом еще в Ахалцихе. Но, чтобы продвести дело к этому спичу, нужно рассказать, как мой дед женился. В каком-то году, явно в позапрошлом веке, потому что мой отец родился в 1893 году, в Ахалцихе началась эпидемия холеры и мой дед как городской голова боролся с ней, как мог. И желая найти хорошего врача, он срочно выехал в Одессу и привез оттуда женщину-врача, как говорили современники, неописуемой красоты, правда, еврейку. Звали ее Софья.

Софья боролась самоотверженно с холерой и, когда болезнь в Ахалцихе была побеждена, мой дед, Николай Исаич, уже был влюблен в нее и сделал предложение, которое Софья, также полюбившая моего деда, приняла. Но дед поставил одно условие – его жена должна была принять христианство. Софья согласилась. И так они поженились, у них родились двое детей, сначала мой папа – Коля, потом его сестра – Лена.

За дедом в связи с красотой его жены в Ахалцихских кругах укрепилась прозвище – Царь Минелай, но при нем никто не решался так его называть. Дед знал об этом прозвище, оно ему льстило (как известно, царь Минелай был мужем красавицы Елены.) И вот, во время какого-то праздничного застолья, когда мой дед уже не был городским головой, кто-то из присутствующих открыто назвал его Царем Минелаем. Мой дед встал и ответил стихами-экспромтом:

Я не муж царицы,

А бывший мэр провинции,

Исаич Николай,

А не Минелай,

А ты сколько хочешь

Лай да лай!

За столом раздались аплдодисменты, все оценили реакцию и остроумие деда, и мой отец часто вспоминал этот случай и все в нашей семье и в семье тети Лены знали, как дед в стихотворной форме экспромтом ответил своему опоненту за столом.

Не могу не отвлечься еще раз, потому что хочу вспомнить еще одну историю, часто вспоминаемую моим отцом: у них в гимназии пользовалась большим успехом хохма, родившаяся на уроке химии по какому-то поводу: «Ширт-пырт нашатырь, туды-сюды камфара!»

Достаточно было кому нибудь выкрикнуть эти слова в классе, как все ученики чуть ли не умирали со смеху. И вот как-то их класс пригласили в женскую гимназию на совместный вечер. Мальчики были скованы, сидели молча и тогда кто-то из девочек предложил им рассказать что-нибудь смешное, например, анекдот. Мальчики тут же вытолкнули вперед самого бойкого товарища и тот, предвкушая оглушительный успех, выпалил одним духом:

– Ширт-пырт нашатырь, туды-сюды камфара!

Мальчики дружно расхохотались до слез, а девочки смотрели на них с явным недоумением, как на не совсем нормальных.

Больше их класс в женскую гимназию не приглашали.

Я часто вспоминаю этот рассказ отца в той связи, что хохмы «своей»

компании не всегда понятны остальным. И мне кажется именно с этой целью отец и напоминал мне частенько эту историю. Отец мой был пианистом, учился в Московской консерватории еще в царское время, у него есть несколько еще до революции изданных в Санкт-Петербурге вальсов, один из них – «Раздумье» -посвящен княгине Ольге Надирадзе, и мы с братом часто приставали к отцу с вопросами, был ли у него роман с этой княгиней.

Отец отшучивался, но я думаю, что никакого романа не было – отец мой не был бабником. Отец до конца жизни сочинял вальсы и по вечерам обязательно часа два три играл на рояле Шопена, Бетховена, Листа, Шумана, и когда я слушаю музыку этих композиторов, тут же вспомнается наш бакинский дом и отец за роялем.

Когда я уже подрос, стал старшеклассником, то узнал от отца еще одну историю о своем деде.

Мой дед, уже живя в Баку, будучи вполне солидным человеком и по возрасту и по положению, поспорил со своим приятелем, что проникнет в женскую баню. Что представляли в ту пору (а дело было еще до революции) бакинские бани? Могу описать довольно точно, потому что в первозданном виде они сохранились почти до нашего времени. А может быть и сейчас такие. Так вот, бакинские бани очень напоминают турецкие, только без сероводородной воды (как в Тбилиси), без некоторых специфических деталей – горячие плиты, подогреваемые огнем снизу и т.д. А в остальном – все то же самое – банщики на деревянных сандалиях, с терками и мыльными наволочками-кисами, мраморные лежанки в каждом номере, красиво оформленные стены, мраморные или эмалированные ванны и т.д. Все это в отдельных номерах. Но при каждой бане, кроме номеров, были еще и общие бани. Как это выглядело? Большой предбанник, где люди раздевались и свою одежду запирали в маленькие шкафчики. Здесь же были лавочки, на которых можно было сидеть, надевая обувь или просто отдыхая после наполненного паром общего банного помещения.

Так вот, в такую женскую общую баню на спор решил отправиться мой дед.

Он надел одежду мусульманской женщины -чадру, скрывающую лицо и, купив билет, вошел в предбанник женского отделения бани «Фантазия». Присел на скамеечку и стал через сетку чадры рассматривать женщин. Женщины раздевались и уходили в банное помещение или разгоряченные, разморенные выходили из парной и сидели на скамейке, приходя в себя, вели свои женские разговоры. Короче, рай для мужчины.

Дед сидел, кайфовал и забыл о всякой осторожности. Какая-то из женщин обратила внимание на него – что-то долго сидит и не раздевается, не участвует в разговорах. Она обратилась к деду:

– Ай хала («тетушка»), почему ты не раздеваешься?

– Сейчас-сейчас, – ответил дед, попытавшись «сделать» женский голос -это у него плохо получилось, так как от всего увиденного у него «в зобу дыханье сперло».

– Эй, ты что, больна? – участливо спросила другая женщина.

– Да, что-то душно здесь, – ничего не нашелся сказать дед и тем самым сделал свое положение катастрофическим.

– Так сними чадру, будет легче дышать, – сказала женщина. – Чего стесняешься – здесь ведь мужчин нет..

– Да, да, сейчас сниму, – промурлыкал дед, сознавая, что нужно быстрей сматываться. – Но мне лучше выйти на свежий воздух, – сделал он попытку встать и направиться к выходу.

– Подожди, – вдруг потребовала первая женщина. – А ну сними чадру!

Что-то от тебя табаком разит, как от мужчины.

– Курю иногда, – сказал дед, более настойчиво проявляя свое намерение ретироваться.

– Покажи свое лицо, хала, – остановила его другая женщина и неожиданно сдернула с него чадру. Все увидели густые, почти как у Буденного, усы деда. – О, Аллах! Держите его! – заорали женщины. -Это мужчина! Он опозорил нас, наших мужей!

Все женщины, что были в предбаннике, набросились на деда, сдернули с него женские одежды, стали бить, царапать его. Но дед мой был крепкого телосложения и смог в конце концов отбиться от них и, окровавленный и счастливый, вырвался на улицу.