Анатолий Эйрамджан - С миру по нитке

Я не знаю, что заставило прекрасную актрисы вести себя так по отношению к своему коллеге-соседу, его жене, но я не мог не отдать должное выдержке и воле Миши Державина. Уверен, что не каждый мужчина смог бы в такой ситуации «не сорваться с тормозов» и не наделать глупостей, за которые потом было бы стыдно.

Часто, когда я звоню к Державину, у меня возникает ощущение, что я ошибся номером. В трубке слышу незнакомый женский голос.

– Кто это? – удивленно спрашиваю я, так как кроме Роксаны не ожидаю другого женского голоса.

– А кто вам нужен? – певуче спрашивает женщина.

– Простите, я видно не туда попал, – собираюсь я повесить трубку.

– Туда-туда! – отвечает мне торопливо женщина и продолжает голосом Державина: – Понимаешь, все время звонит одна сумасшедшая поклонница...

И еще одно качество Державина, поразившее меня – его манера вести машину. Находясь за рулем, он создает у человека, который сидит с ним рядом ощущение абсолютного комфорта: никаких обгонов, резкого торможения, виражей, ругани в адрес других водителей... Своим приятным бархатным голосом Миша рассказывает какую-то актерскую байку или свежий анекдот и у тебя создается ощущение, будто вы и не едете по неспокойным проспектам Москвы, а сидите в удобном кресле, попиваете кофе с конъячком и ведете неторопливую беседу с хозяином квартиры.

Когда я лежал в ЦПКБ в ожидании операции на сердце кто-то посоветовал мне пригласить знаменитого актера в больницу, чтобы персонал знал, кого они собираются оперировать и отнесся бы к этому делу со всей ответственностью. А то будут думать, что на столе лежит обычное «Лицо кавказской национальности». Я вынужден был согласиться с такими доводами и вот почему. Как-то года за 3 до этого мне делали операцию грыжи и я по совету бывалых людей, заплатил до операции хирургу и анестезиологу, чтобы все было по высшему разряду. После меня через неделю делали такую же операцию режиссеру-документалисту (кстати, тому самому, который согласился заменить оператора на съемках в Дубае), тоже лицу «кавказской национальности» и делали эту операцию ему под местным наркозом, без общего, так как он не договорился об этом предварительно с анестезиологом, решил, что не стоит платить по такому поводу.

– Представляешь, лежу я, боли в паху не чувствую, но все, что они говорят слышу, – рассказывал потом мне этот документалист. – И вот один хирург говорит другому:

– А как этот чечмек попал в нашу больницу?

– Да заплатил, наверное, кому надо, – отвечает другой.

Режиссер-документалист решил внести ясность.

– Как вам не стыдно, раз кавказец, значит сразу заплатил! А я, к вашему сведению, член Союза кинематографистов.

– Да ладно врать-то! – ответили ему хирурги, копошась в его грыже. – Мы же тебя не допрашиваем...

– Да как вам не стыдно! Я лауреат многих премий за короткометражки!

– Ну, это ты загнул! – ответил ему хирург. – Чурка-лауреат!

– Я по-моему видел тебя на Киевском рынке, ты орехи продавал, -уверенно сказал второй.

– Что?! Какие орехи! – чуть не задохнулся от возмущения документалист. –Я буду на вас жаловаться!

– Слушай, отрежь ему семенной канатик, – сказал негромко один хирург другому и наш документалист тут же сдался:

– Все, молчу, ребята, простите!

Через месяц, рассказав мне эту историю, документалист спросил:

– А какой толщины у тебя шрам?

– Никакой, – ответил я. – Почти незаметен...

– А у меня толщиной в сардельку, – грустно сказал документалист.

Поэтому я, зная эту историю, решил на всякий случай подстраховаться и пригласил в больницу Державина. Лучшего выбора нельзя было сделать. Миша переговорил со всеми медсестрами, уборщицами, нянями, рассказал, какой замечательный человек лежит у них в ожидании операции, хирургам подарил кассеты с нашими фильмами, представил им меня чуть ли не национальной гордостью страны и призвал применить все свое мастерство и умение для успешного проведения операции. Провожали его всем отделением, было долгое и теплое прощание в дверях отделения – на весь персонал он произвел неизгладимое впечатление, и моя операция прошла успешно. За что я Мише очень благодарен.

На съемках «Бабника» наш художник Паша Каплевич вдруг предложил мне:

– Анатолий Николаевич, давайте снимем Любку Полищук, она сейчас свободна.

– Я б с удовольствием, – сказал я Павлу. – Только роли подходящей для нее нет...

– А вот та девушка, что приходит к Ширвиндту, предварительно позвонив по телефону? – напомнил мне Каплевич.

– Так это ж ведь крохотная роль, – сказал я. – Даже неудобно ей предлагать...

– Я за это отвечаю – не берите в голову. Значит согласны?

– Согласен, – сказал я, будучи уверенным, что на такую роль Полищук не придет. Но она пришла.

Первый раз я увидел Любу в Доме Кино на эстрадном вечере, где она, еще незнакомая зрителям актриса разговорного жанра читала монолог проводницы. Было смешно. Потом она стала появляться в кино, а уж после того, как в «12 стульях»

Миронов в танце пробил ее головой оконное стекло (до сих пор меня корежит при воспоминании об этом эпизоде фильма) ее уже знали все. Красивая, комедийная (чем-то похожая на Мурзаеву, помните, в «Сердцах четырех»?) и кинематографичная она сразу стала звездой кино.

Крохотный эпизод, который она сыграла в «Бабнике» вышел мне боком.

– Как вы могли снять эту гениальную актрису в таком малюсеньком эпизоде? Для нее надо было написать роль! Нет, это нерентабельно, лучше бы вообще не снимали – только приготовились смотреть на нее, и все, конец! – таковы были замечания профессионалов по поводу участия Любы в «Бабнике»

Я объяснял, что Полищук появилась внезапно, до ее прихода на площадку я не был уверен, что она вообще придет. И потому ей досталась та роль, которая была свободна в сценарии... Если б я знал заранее, то конечно же... непременно... И т.д.

И в следующий раз (на «Моей морячке») опять для Любы была у меня небольшая роль, но уже написанная специально для нее и мне кажется, она исполнила эту «танцовщицу Ламбады» как всегда с блеском.

Потом я снимал серию анекдотов «Новый Одеон» и мне была нужна балерина, которая исполнила бы « Умирающего лебедя» Сен-Санса в гротесковой юмористической манере. Все балерины, к которым я обращался, отвечали мне холодным вежливым, а иногда и возмущенным отказом:

– Это кощунство! Танцевать «Лебедя» с сосисками на шее и банкой зеленного горошка в руке?! До такой профанации еще никто не додумывался! Нет и еще раз нет!

И тогда я понял, что надо искать исполнительницу этого номера не среди балерин, а среди комедийных актрис, которым такой замысел сразу будет ясен, а если танец будет не очень-то академичным – это уже не столь важно. Главное, «Умирающий лебедь» в балетной пачке, на пуантах и «трепыхает» руками, как крыльями...