Александр Ба­бо­ре­ко - Бунин. Жизнеописание

Выехали мы… 16 июня, в десять часов утра, на наемном, из Нима, автомобиле (2000 фр. до Нима). Прекрасный день. Завтрак в каком-то городке тотчас за Бриньолем. В Ним приехали на закате, с час ездили по отелям — нигде ни единого места! Потом вокзал… — думали уехать дальше на поезде — невозможно, тьма народу — а как влезть с тридцатью вещами! Ходили в буфет, ели. Полное отчаянье — ночевать на мостовой возле вокзала! Марга и Галя пошли искать такси, чтобы ехать дальше в ночь, — и наткнулись на русского еврея таксиста. Ночевали у него. 17-го выехали опять в такси в Тулузу и дальше, в Монтобан, надеясь там ночевать, а потом опять на Lafrançaise, возле которого ферма Жирова. Думали: в крайнем случае поселимся там, хотя знали, что там ни воды, ни огня, ни постелей. Плата до Lafrançaise — 2300 фр. Сперва широкая дорога в платанах, тень и солнце, веселое утро. Милый городок Люпель. Остановки по дороге военными стражами, проверки документов. Море виноградников, вдали горы. Около часу в каком-то городишке остановка… подошел крестьянин лет пятидесяти и со слезами сказал: „Вы можете ехать назад — армистис!“ (От фр. armistice — перемирие. — А. Б.) Но назад ехать было нельзя, не имея проходного свидетельства. Завтрак под С. Этьен (?). Опять виноградники, виноградная степь. За Нарбоном — Иудея, камни, опять виноградники, ряды кипарисов, насаженных от ветра… Мерзкая Тулуза, огромная, вульгарная, множество польских офицеров… (По всему пути сотни мчащихся в автомобилях беженцев.) В Монтобане — ни единого места. В сумерки — Lafrançaise — тоже. И попали к Грязновым» [924] Там же. Т. III. С. 53–55. — Дмитрий Алексеевич Грязное — бывший директор Ярославской большой мануфактуры; он учился в Парижском Политехническом институте, затем в Тулузском университете; занимался продажей лабораторного оборудования; в Ляфрансез купил небольшой дом, в этом доме остановился Бунин (см.: Сердюк В. История одной поездки Бунина //Литературная Россия. 1979. № 1. 5 января). .

Вера Николаевна рассказывает о пребывании в городишке Ляфрансез (на линии Тулуза — Бордо):

«Мы после объявления войны Италией покинули Грасс. Уехали в сторону Монтобана. В Монтобане ничего не нашли, и Ляля (жена А. М. Жирова. — А. Б.) посоветовала ехать в Ляфрансез, где у нее есть знакомые. И мы нагрянули на бедных людей, которые нас всех приютили на одну ночь, а затем все наши дамы перешли в деревенский отель, а мы там и прожили двадцать два дня. <���…>

Наше путешествие стоило нам очень дорого и взяло много душевных и физических сил. В Lafrançaise нет никаких удобств. И нужно было выбирать между конюшней и чистым полем! Трудно было с питанием» [925] ЛН. Кн. I. С. 687. . Здесь прожили 22 дня. Возвратились 9 июля — без Е. Н. Жировой и Оли.

Елена Николаевна Жирова, бывшая помещица с Украины, с дочкой Олей прожила у Буниных года три. Она часто бывала у них в Париже с Рощиным, «потом, — писал Иван Алексеевич Вере Зайцевой 17 мая 1943 года, — жила с Олечкой у нас на юге, а потом у мужа на его ферме под Монтобаном. Житье на этой ферме было нищее, ужасное…» [926] Новый журнал. Нью-Йорк, 1979. Кн. 136. С. 134. . Оле (родилась в 1933 году) Бунин писал письма в стихах, а она называла его Ваней.

На ферме Жировы жили, по словам Веры Николаевны, «пещерно», и им «нечего есть» [927] Письма Буниных. С. 53. . Муж Елены Николаевны, Алексей Матвеевич Жиров, шофер, оставил жену с Олей и куда-то уехал, предварительно отдав даром землю на три года какому-то итальянцу. Оля болела, Вера Николаевна беспокоилась о ней, помогала всячески. «Мне удалось устроить ей из Земгора (Земельно-городского союза. — А. Б.) маленькую посылочку, — писала она Т. Д. Логиновой-Муравьевой в июне 1942 года, — а раньше я сама ей уделяла из своих запасов <���…> Кроме того, удалось устроить ей 500 франков из Швейцарского детского комитета» [928] Там же. С. 51. . Посылала деньги на доктора, на лекарства. «Одно время Олечка от тяжелой жизни пришла в отчаяние. Сидела или стояла в оцепенении, лишилась сна…» [929] Там же. С. 124.

В Грассе жила художница Т. Д. Логинова-Муравьева, ученица Н. С. Гончаровой, потомок Карамзиных, — ее прапрадед — Федор Михайлович Карамзин, брат писателя и историка Н. М. Карамзина. Она дружила с Буниным и Верой Николаевной. Бунин для Татьяны Дмитриевны — некое чудо природы, его стихия была нераздельна со стихией природы. Она писала автору этих строк 15 января 1967 года: «Иван Алексеевич называл Грасс „пустыней“. Любил и наслаждался он природой и много писал стихов здесь. Но кроме природы — восходов, огненных закатов, ослиных тропинок, заброшенных ферм, с кипарисами и цветущим розовым миндалем — здесь безлюдие — истинная „пустыня“. А без людей Иван Алексеевич ужасно скучал. Поэтому и жили, подолгу гостили и просто жили с ними и в „Бельведере“ и позже на villa „Jeannette“ всякий литературный люд; и среди них Ляля (Е. Н. Жирова. — А. Б.) с дочкой Олечкой, с которой Иван Алексеевич забавлялся и писал ей шуточные стихи, так как и сам он любил смеяться! Как он любил жизнь — не признавал ни старости, ни смерти, до самого конца. Похож он был на могучий дуб, который ушел корнями глубоко в почву и этой подпочвенной водой он и питался, когда все другие растения высыхали. Был сам он частью этой природы, которую он так глубоко понимал, так как жил ею — и был так жаден ко всему, что его окружало. Природная стихия была и его стихией. Было в нем что-то от природы нераздельное. Вот сижу я за письмом к вам и очень ярко и ясно сверкает облик Ивана Алексеевича. Вот он живой перед глазами, с тончайшей улыбкой, с слегка прищуренным и насмешливым взглядом, с потоком рассказов о прошлом и с такими меткими анализами всех и вся. „Вот одним словом пришпилили!“ — что только диву даешься!»

В напряжении держали Бунина события в мире. В те дни его внимание привлекали «огромные битвы немецких и английских авионов над берегами Англии», жившей под угрозой немецкого вторжения.

Одиннадцатого сентября Бунин записывает: «Слушал Москву в девять с половиною вечера (по-московски в одиннадцать с половиною)».

Двенадцатого сентября: «Вчера в шесть часов вечера Черчилль говорил по радио: немцы всячески приготовились к высадке в Англии — нападение может произойти каждую минуту…»

Двадцать восьмого октября: «Вечером узнали: началась еще одна война — Италия напала на Грецию…»

Восемнадцатого декабря он с удовольствием отметил: «Позавчера московское радио сообщило вечером, что англичане взяли в Африке в плен пятьдесят тысяч итальянцев».

Об отношении Бунина к войне писал Андрей Седых 6 марта 1965 года в ответ на мое письмо:

«Как все мы, бывшие в Свободной Зоне Франции, которая позже тоже была оккупирована немцами (я имею в виду людей, настроенных патриотично, и людей взглядов либеральных), Иван Алексеевич всей душой жаждал победы русского народа и разгрома Германии. Все нацистское и гитлеровское он ненавидел; русских „коллаборантов“ и тайных и даже явных поклонников Гитлера презирал открыто; победам русского оружия радовался бесконечно… Но что мог он сделать у себя, в голодном крошечном Грассе во время войны? Малейший публичный протест привел бы к его немедленному аресту, депортации и верной смерти. Печататься было негде <���…> В злополучный день 22 июня всех русских эмигрантов (и меня в числе их) арестовали и посадили в лагерь. Людей старше семидесяти лет не трогали. Не тронули и Ивана Алексеевича».