Александр Ба­бо­ре­ко - Бунин. Жизнеописание

— Да напишите, как рассказываете!

— Нет, это не то. Там стихи его были. Да и надоело мне это. Я в этом роде уже писал.

— А как разно сложилась жизнь ваша и Машина, — сказала я. — Вы объездили полмира, видели Египет, Италию, Палестину, Индию, стали знаменитым писателем, а она никогда никуда не выезжала из России, не была ни в одном большом городе, вышла замуж за помощника машиниста…

— Ужасно! Ужасно! И вот есть какое-то чувство виноватости перед ней. Жизнь страшна, непонятна. Вот я сажусь в кавказский экспресс, идущий на Баку, а он такой, каких, наверное, и у английского короля нет: стекла саженные, весь какой-то литой, блиндированный, в первом классе желтые кожаные сиденья… и вот станция Грязи. Я схожу, встречает меня муж сестры Маши, рвет из рук чемодан и, почтительно и родственно вместе с тем, улыбается, целуется… И вот идем мы через буфетный чертог, и все поглядывают… Все знают, что этот господин — шурин здешнему помощнику машиниста. И так идем через местечко, и все тоже смотрят, все знают… И так приходим в домик… А там Маша, нервная, худая, часто курящая, и двое детей, жалких, большеухих, как котята какие-то. И мамочка живет с ними… Ах, страшна жизнь!

А ночью чуть горит прикрученная лампочка, и из комнаты, где я сплю, слышно, как вдруг, сев со сна на постель, громко расплачется, зальется ребенок: „Бабушка!..“ — и сейчас же сонное шлепанье ее ног и шепот… А потом она закуривает над лампой, и фитиль вспыхивает, вскинется наверх…

— Ах, знаю, знаю эту жизнь! Видела в Смеле, в Здолбуново!

— Здолбуново, Смела — все это юг, там тополя, белые дома, а тут грязное пыльное уныние… Но не надо, однако, представлять себе эту жизнь чрезмерно ужасной. Днем Машенька, бывало, весела, напевает, а вечером я накуплю всякой всячины, вина, сыров, сардин великолепных, она выпьет, да возьмет гитару, да сядет в каком-нибудь мягком платке на плечах, да начнет что-нибудь по-отцовски… Она умница, талантливая… и вполне сумасшедшая, конечно. А то, бывало, пойду на вокзал, спрошу себе бутылку красного, сяду, лакей подает — и косится… Все знают, что этот отлично одетый господин приехал к помощнику машиниста. А иногда и Машенька придет со мной в бархатной шубке такого какого-то рытого бархата… Ах, как все это страшно и жалко…

Говорил он все это изумительно, медленно, как будто видя перед собой, и так, что у меня сердце сжималось от жалости…

— Все это непременно надо написать, — сказала я.

— Как это написать? Страшна, сложна моя жизнь. Ее не расскажешь, — грустно твердил он…» [628] Грасский дневник. С. 229–231.

Прототипом Горизонтова отчасти послужил, по устному свидетельству писателя С. И. Малашкина, преподаватель духовного училища в городе Ефремове. Подобно герою рассказа, он обычно ходил с парусиновым зонтом и в калошах, купался летом и зимой в Красивой Мече и продал свой скелет для анатомических целей.

В одном из автографов, датированном «31 августа 1913» [629] РГАЛИ, ф. 44, оп. 2, ед. хр. 36. , имя этого персонажа не Горизонтов, а Высоцкий. Заглавие рассказа Бунин нашел не сразу. В этом автографе он озаглавлен «Дом», чем подчеркивалось значение эпизода, в котором раскрывается черствость души состарившегося Селихова, долго колебавшегося, перевести ли на Александру Васильевну дом, чтобы в случае своей смерти обеспечить спокойное существование жены. В позднейшей рукописи, датированной «2 сентября 1913» [630] Там же, ед. хр. 37. , Бунин назвал рассказ «В Стрелецке», но и это заглавие зачеркнул и написал «Чаша жизни».

Заглавие, давшее также название сборнику рассказов и стихов, Бунин взял у Лермонтова из стихотворения «Чаша жизни»:

У каждого из персонажей бунинского рассказа поначалу было что-то живое, восхитительное — была молодость, веселость, любовь, — и с годами все это гибло в эгоистических стремлениях. «Зачем живешь ты на свете?..» — это вопрос к ним ко всем четверым. Чаша жизни не стала для них чашей бытия, которое вознесло бы их над узкожитейскими стремлениями, она оказалась пуста.

В мае 1913 года Бунин заключил договор с «Нивой» на издание его Полного собрания сочинений в качестве приложения к журналу. Для этого издания он в Одессе просматривал и правил все им написанное. По договору он получил значительную сумму — 25 тысяч рублей.

Двадцать пятого мая приехал к И. А. Бунину в Одессу Юлий Алексеевич, 28 мая он писал Елизавете Евграфовне: решили на днях «поплавать по Черному морю или по Дунаю с заходом в разные места. Продолжится это недолго — всего недели две. Затем вернемся сюда и будем понемногу заниматься» [631] Музей Тургенева. № 3383. . Братья побывали в Батуме, Трапезонде, Керасунде, Инеболи, Самсуне, Константинополе, Констанце, Бухаресте, Яссах и Кишиневе. Об этом плавании Бунин упоминал в заметках «Происхождение моих рассказов» [632] РГАЛИ, ф. 44, оп. 3, ед. хр. 14, л. 12. — Опубликованы в кн.: Бунин. Т. 9 — с большими искажениями текста. .

Из знакомства с Бессарабией — в разное время — Бунин вынес впечатления, определившие содержание рассказа «Песнь о гоце», начатого в 1911 году, «в Индийском океане по пути на Цейлон» [633] Эти слова Бунина записала Вера Николаевна в дневнике 4 июля 1953 года. , и законченного в 1916-м. Он, видимо, слушал молдавских народных сказителей и, несомненно, изучал труд И. А. Яцимирского «Разбойники Бессарабии в рассказах о них» (журн. «Этнографическое обозрение», 1895, № 3). В рассказе дано правильное описание крестьянской одежды молдаван. Бунин видел и описал в «Песне о гоце» пещеру возле города Сороки [634] См.: Богач Г. Источник «Песни о годе» И. А. Бунина // Кодры. Кишинев, 1960. № 4. .

По возвращении Бунин очень много работал, 29 июля 1913 года он писал из Одессы Белоусову:

«…Я работаю последние годы вдесятеро больше прежнего и — в отчаяние прихожу, как коротки дни и годы!.. Строчу и читаю я, — больше, конечно, чем строчу, и все далеко не пустяковое, не просто для времяпрепровождения, — буквально с утра до вечера, а отдыхаю и гуляю с обалделой головой» [635] РГАЛИ, ф. 66, on. 1, ед. хр. 534, л. 72–73. .

Летом 1913 года Бунин намерен был приняться за статью о Лермонтове, для Полного собрания сочинений в шести томах, издаваемого к столетию поэта. Об этом просил Бунина письмом от 18 июня 1913 года редактор сочинений Лермонтова В. В. Каллаш. О статье Бунина сообщалось в печати [636] Максимов А. Г. Юбилейная лермонтовская литература 1914 года. Пг. 1915. С. 6. . Однако она не появилась.