Александр Ба­бо­ре­ко - Бунин. Жизнеописание

«Ян стал работать, настроение ровное. Он нежен и заботлив», — записывает в дневнике Вера Николаевна 12/25 марта.

О том, что «Ян стал ровнее», Вера Николаевна пишет 19 марта/1 апреля; «он вышел из мрачно-уединенного образа жизни. Все-таки — редакция, постоянное общение с людьми дает известный колорит дню.

Как-то он говорил, — продолжает она, — о трагичности своей судьбы. Принадлежа по рождению к одному классу, он, в силу бедности и судьбы, воспитался в другой среде, с которой не мог как следует слиться, так как многое, даже в ранней молодости, его отталкивало. Поэтому ему очень трудно писать так, как хотелось бы». А для него искусство — «это Голгофа», которому он отдавал всего себя, и никогда оно не было занятием для удовольствия.

Назревали новые события, изменившие судьбы многих. Вера Николаевна пишет в дневнике 21 марта/3 апреля: «Радио: Клемансо пал. В 24 часа отзываются (французские. — А. Б.) войска. Через три дня большевики в Одессе!» Теперь говорят, что «дни Деникина и Колчака сочтены». «На улицах оживление необычайное, почти паническое. Люди бегут с испуганными лицами. Кучками толпятся на тротуарах, громко разговаривают, размахивая руками. Волнуются и те, кто уезжает, и те, кто остается. Банки осаждаются <���…>

Вернулся Ян очень утомленный. Новых известий не было. Я позвонила Цетлиным. Они уезжают, звали и нас. Мы пошли проститься. У них полный разгром. Им назначили грузиться на пароход через два часа. Фондаминский хорош с французским командованием, он устраивает им паспорта. Кроме Цетлиной, мы застаем там Волошина, который остается после них на квартире, и жену Руднева <���…>

Цетлина опять уговаривает нас ехать. Сообщает, что Толстые эвакуируются. Предлагает денег, паспорта устроит Фондаминский. От денег Ян не отказывается, а ехать не решаемся. Она дает нам десять тысяч рублей <���…>

Волошин весь так и сияет. Не чувствуется, чтобы он волновался, негодовал или боялся, в нем какая-то легкость.

Оттуда мы пошли на Пушкинскую, где как раз происходила стрельба. По слухам, убит налетчик. В военно-промышленном комитете сборный пункт для отъезжающих политических и общественных деятелей. Народу много в вестибюле и в небольших комнатах комитета. Толпятся эсеры, кадеты, литераторы. Вот Руднев, Цетлин, Шрейдер, Штерн, Толстые и другие. У всех озабоченный вид <���…> Прощаемся с Толстыми, которые в два часа решили бежать отсюда, где им так и не удалось хорошо устроиться. Они будут пробираться в Париж <���…>

Оттуда пошли в „Новое слово“. На улице суета, масса автомобилей, грузовиков, людей, двуколок, солдат, извозчиков с седоками, чемоданами да навьюченные ослы, французы, греки, добровольцы — словом, вся интернациональная Одесса встала на ноги и засуетилась».

В начале апреля 1919 года, при отступлении французских и греческих войск из Одессы, Толстые отправились морем в Константинополь, потом уехали в Париж. Бунин и Вера Николаевна, по выражению Ивана Алексеевича, «не успели бежать вместе с ними».

Бунин говорил, что уезжать, начинать новую жизнь нелегко. «Вот m-me Цетлин предлагала, да мы не решились… предлагали и на Дон, но там тиф, да вот и Вера свалилась, да и приятелей неловко оставлять… все это внезапно…

— Да кроме того, совсем бы и с Москвой разделились, а теперь мы можем переписываться», — добавила Вера Николаевна.

24 марта/6 апреля Вера Николаевна пишет:

«Вошли первые большевистские войска под предводительством атамана Григорьева <���…> Суда еще на рейде».

Шестого апреля (н. ст.) 1919 года в Одессе была восстановлена советская власть. Н. А. Григорьев, штабс-капитан царской армии, украинский националист, петлюровский атаман, присоединился со своим отрядом к Красной Армии и участвовал в боях за Одессу; 7–9 мая он поднял антисоветский мятеж, который был подавлен. Григорьев убит махновцами 27 июля 1919 года.

25 марта/7 апреля Вера Николаевна отметила:

«Вчера весь день гости. Вечером был Волошин, читал нам свои стихи, которые нам понравились. Он производит очень приятное впечатление, хотя отношение к жизни у него не живое <���…>

Сегодня в одиннадцать часов утра прилетел к нам журналист <���П. М.> Пильский. Высокий, очень веселый человек, все время острящий <���…> Немного страшно за Яна, ведь нужно же было начать издавать газету за три дня до ухода союзников! Точно нарочно все высказались. Уехали, кажется, только Яблоновские, большинство из редакции и сотрудников остались».

26 марта/8 апреля вечером снова пришел к Буниным Волошин. Он сказал:

«— Давайте читать стихи. Я никогда не слышал чтения стихов Ивана Алексеевича.

— Прекрасно, — подхватывает Ян, — вот вы нам почитайте, а я сегодня не могу.

— Хорошо, — соглашается Волошин, — я буду читать портреты.

Он читает хорошо. Читает долго и много. Этот жанр ему удается. Но портрет он пишет так, как пишут художники, когда выдумывают сами и отыскивают те черты, которых никто, кроме них, не видит».

В мемуарном очерке «Волошин» Бунин приводит запись тех дней:

«Волошин часто сидит у нас по вечерам. По-прежнему мил, оживлен, весел. „Бог с ней, с политикой, давайте читать друг другу стихи!“ Читает, между прочим, свои „Портреты“ (цикл стихов „Облики“. — А. Б.)».

5/18 апреля «вечером Волошин читал, — пишет Вера Николаевна, — нам своего Аввакума (поэму „Протопоп Аввакум“, напечатанную в сборнике стихов Волошина „Демоны глухонемые“ (Харьков, 1919) — А Б.). Справился он с ним хорошо, фигура написана выпукло. Техника стиха превосходна <���…>

У него хорошо — на все примиряющая теория. Вероятно, он один из самых счастливых людей на свете <���…>

Ян жадно читает газеты, почти весь день живет злободневностью и только по вечерам, когда уже нельзя выходить, он способен читать какой-нибудь французский роман <���…>

Многие озабочены и заняты главным образом съедобными делами — где бы что достать, где бы что купить? Наш дом этим не страдает. Мы уже начинаем быть на грани недоедания».

Одесса похожа на «восточный город, главная торговля происходит на улицах. Носки, апельсины, нитки, свечи; торговцы сидят вдоль стен; нищие, убогие — кто поет, кто играет, кто просит, а некоторые просто стоят с надписями на груди» (запись В. Н. Буниной 10/23 апреля 1919 года).

Волошин придумал устроить в особняке Буковецкого школу рисования. Он хлопотал о разрешении этой «Художественной неореалистической школы» и нарисовал для нее вывеску. «Ученики, — пишет В. Бунина родным 23 мая/5 июня 1919 года, — от десяти лет. Преподают Нилус, Буковецкий, а лекции по истории искусств читает <���проф.> Лазурский. Я состою заведующей». Учились дети приятелей и знакомых. Было несколько человек способных.