Александр Ба­бо­ре­ко - Бунин. Жизнеописание

С годами росла популярность Бунина и увеличивался интерес к нему со стороны французской прессы, писателей и политиков. В числе тех, кто внимал его голосу, были писатели с мировым именем: Ромен Роллан, Р. М. Рильке, Джером Джером. Девятого мая 1922 года Бунин встретился с Клодом Фаррером и его женой Роджерс — хвалили они его «ужасно. Сам особенно», — пишет Бунин в дневнике. 5/18 января 1922 года сделал визит к нему бывший президент, в данное время — премьер-министр Франции Пуанкаре. Председатель чехословацкого правительства и будущий президент Бенеш передал через секретаря своего посольства приглашение Бунину переселиться в Тшебову, он там жил бы на иждивении правительства. «Тянул» его в Прагу, как выразился Иван Алексеевич, «неистово» П. Б. Струве. Звали в Прагу и для чтения лекций студентам. От лекций он отказался.

Алданов писал Бунину 4 декабря 1922 года: «…Слава ваша в Европе растет и будет расти с каждым месяцем».

Ромен Роллан выдвинул Бунина на Нобелевскую премию. Р. Роллан сообщал Алданову:

«Cher Monsieur,

Certes, j’admire Ivan Bounine. Je le regarde comme un des plus grands artistes de notre temps.

Je serais tout disposé à appuyer la candidature de M. Bounine au prix Nobel, — mais non pas de Bounine avec Merejkovsky … qui a fait de son art un instrument de la haine politigue — ce qui n’est pas le cas de M. Bounine (a moins je n’ignore certains de ces écrits).

J’ajoute que je subordonnerais mon intervention pour M. Bounine á la certitude que Gorki ne désirerait pas que sa candidature fut posée. Car si le nom de Gorki entrait en ligne, c’est pour lui avant tout que je voterais. Et rien ne me plairait tant que de voir, en une meme candidature, associes les deux noms de Bounine et de Gorki, ce serait vraiment la preuve que la politique n’est pas ici en jeu — ce qui n’est ps absolument le cas, permettez-moi de vous le dire, pour la trinité: Bounine, Kouprine, Merejkovsky. Je sais, d’ailleurs, en quelle estime Gorki tient Bounine; il me l’a récemment écrit, en le jugeant le plus grand talent des lettres russes, á l’heure actuelle».

«Дорогой господин!

Конечно, я восхищаюсь Иваном Буниным. С моей точки зрения, это один из крупнейших художников нашего времени.

Я готов поддержать кандидатуру г. Бунина на Нобелевскую премию, но не совместную кандидатуру Бунина и Мережковского .

К этому я должен прибавить, что выступлю за г. Бунина, только если у меня будет уверенность, что Горький не хочет, чтобы была выдвинута его кандидатура. Если был бы выдвинут Горький, то я прежде всего голосовал бы за него.

Я был бы чрезвычайно рад, если бы были выдвинуты кандидатуры Бунина и Горького одновременно: это явилось бы непреложным доказательством того, что в данном случае политика не играла никакой роли — но это вовсе не повод, позвольте мне это сказать, для такой троицы: Бунин, Куприн, Мережковский.

Я знаю, впрочем, с каким уважением относится Горький к Бунину; недавно он мне об этом писал: он считает его самым талантливым из всех современных русских писателей» [772] Перевод с французского Н. М. Любимова. [773] Новый журнал. Нью-Йорк, 1965. Кн. 80. С. 267. .

Это письмо Р. Роллана Алданов переслал Бунину 18 июня 1922 года. А 10 апреля 1923 года Алданов извещал его, что и Горький выставил свою кандидатуру на премию Нобеля; советовал, для успеха дела, объединить кандидатуру Бунина, Мережковского и Куприна, чтобы их тройная кандидатура была рассмотрена «как русская национальная кандидатура». Бунин относительно объединения с другими писателями писал П. Б. Струве 21 декабря 1922 года, что коллективная премия не дается , могут дать одному или двум.

О своих шансах Бунин говорит в указанном выше письме к П. Б. Струве:

«Международной толпе я не известен, но ведь не известен ей и испанец Беневето, получивший премию за 1922 г.».

Премия Горькому! Это возмущало Бунина. Он просил П. Б. Струве переговорить с Карелом Крамаржем, первым министром-президентом Чехословакии (1918–1919), другом России; с ним Струве был знаком еще по России и часто встречался в Париже. Присуждение Нобелевской премии было делом общерусского значения, и Бунин писал в конце 1922 года Петру Бернгардовичу:

«В сентябре, в августе во французских газетах была маленькая кампания о том, что надо Нобелевскую премию 1923 г. присудить представителям русской литературы — Бунину или Мережковскому. А с другой стороны есть твердый слух, что уже выставлена кандидатура Горького. Дорогой, какая пощечина всей передовой России! Горькому, бывшему официально товарищем председателя петербургского исполкома! <���…> Вот я и молю вас — поговорите с Крамаржем — может быть, хоть он защитит Россию, выставит наши кандидатуры <���…> Вы скажете, что я не завоевал еще себе в Европе имени. Нет, в литературных кругах меня уже очень превозносят и во Франции, и в Германии, и даже отчасти в Англии (есть уже мои книги по-немецки, по-английски и две книги по-французски)».

Впоследствии Бунин скажет о Горьком: «Вообще, диву даюсь, как это может уже сорок лет длиться легенда, будто бы он писатель-художник». «Клима Самгина» не мог дочитать. «В его „Артамоновых“ — какая-то раскрашенная Русь… Как казанские серые валенки, раскрашенные чем-то красным <���…> Но, конечно, по натуре своей это человек чрезвычайно способный» [774] Россия и Славянство. Париж, 1930. 5 апреля. . Е. Д. Кусковой Бунин писал о Горьком 8 апреля 1932 года: «Редкий, почти страшный по своей низости (и силе, неутомимости этой низости) человек!»

Бунин выступал с чтением своих произведений. Эти его вечера были многолюдны. 21 декабря 1923 года в отеле «Мажестик» на вечере Бунина большой зал был переполнен. Он прочел с огромным успехом четыре рассказа: «О дураке Емеле», — который был напечатан в сборнике «Окно», — и неопубликованные произведения: «В ночном море», «Огонь пожирающий», «Несрочная весна», — сообщала газета «Последние новости» (1923, 17 декабря).

Эти вечера и публикация произведений не давали регулярно средств к жизни. Бунин, Мережковские в начале 1924 года обращались с коллективными письмами к Крамаржу и к министру-президенту с просьбой о стипендии. О них, писателях с международной известностью, хлопотал перед чехословацким правительством П. Б. Струве, и дело получило благоприятное решение; он сообщал об этом Бунину 10 февраля.

В июне — сентябре 1924 года Бунин написал «Митину любовь» (опубликована в 1925 году в Париже).

Внешние факты для своей повести он взял из жизни близких ему лиц. «Свидание Мити с Аленкой (и сводничество старосты), — писал Бунин, — почти „списано с натуры“ — приблизительно так произошло „первое падение“ одного моего племянника (Н. А. Пушешникова. — А. Б.). Я отчасти воспользовался его рассказом об этом „падении“ (ничуть, однако, не трагическом)» [775] Русская литература. 1961. № 4. С. 153. .

Летом 1923 года, когда Бунин писал «Митину любовь», у него в Грассе гостил, как выразилась Вера Николаевна, «один Митя (Д. А. Шаховской. — А. Б.), сын родовитого помещика, очень молодой, тихий и застенчивый, и вот Иван Алексеевич представил, что такого барчука сбивает староста, чтобы получить бутылку водки и еще что-нибудь» [776] Новый мир. 1969. № 3. С. 215. . От него Бунин взял также название имения — Шаховское, — принадлежавшее глотовским помещикам Бахтеяровым. Вера Николаевна сообщает: «Имение Колонтаевка <���…> под именем „Шаховское“ воскресло в „Митиной любви“».