Александр Ба­бо­ре­ко - Бунин. Жизнеописание

Двенадцатого сентября 1926 года на «Бельведер» приехал из Германии С. В. Рахманинов. Он остановился в Каннах. Восемнадцатого Рахманиновы вновь посетили Бунина. А 23-го Иван Алексеевич и Вера Николаевна были на обеде у них; «от всей семьи, — писала Вера Николаевна, — осталось необыкновенно приятное и легкое впечатление. Дочери очаровательные…» [806] Там же. С. 162. .

Сергей Васильевич, вспоминая время, когда он еще был совсем неизвестен, рассказывал о Толстом и Чехове. В Ялте он аккомпанировал Шаляпину. В антракте подошел Чехов и сказал, что он будет «большим музыкантом». Он так думал потому, что у Рахманинова во время игры было лицо очень значительное. Эти слова много значили тогда для него. «А музыки Антон Павлович не понимал», — сказал Рахманинов [807] Там же. .

В 1927 году поселилась у Буниных на «Бельведере» поэтесса Галина Николаевна Кузнецова. О себе и о Буниных она рассказала в «Грасском дневнике» [808] См.: Вашингтон, 1967; переиздан издательством «Московский рабочий» в 1995 г. .

Иван Алексеевич, пишет А. Седых о творческой атмосфере в доме Бунина, «любил окружать себя молодыми писателями и покровительствовал им. Читали вслух написанное, Бунин критиковал, — в своем писательском ремесле он был беспощаден, ненавидел лишние слова, всякую напыщенность, искусственно создаваемую „красоту“. Вычеркивал у молодых целые страницы и отдельные фразы, внушал суровое и критическое отношение к написанному» [809] Седых А. Памяти Галины Кузнецовой // Новое русское слово. Нью-Йорк, 1976. 14 февраля. .

В доме постоянно бывало много интересных людей. Приезжали из Парижа Зайцевы, Мережковские, Алданов, Адамович, Фондаминский. Начинались ожесточенные споры. «Если Мережковские защищали Достоевского… Бунин мог в бешенстве выбежать из комнаты, хлопнув дверью» [810] Там же. .

Бунин, как говорила Вера Николаевна, «пустоты в доме не любил» [811] Письмо В. Н. Буниной 4 октября 1934 года — брату Дмитрию Николаевичу Муромцеву. . Б. К. Зайцев в 1928 году гостил на «Бельведере» больше месяца: с 21 июня и до 1 августа. Без Бориса Константиновича, писала Вера Николаевна, стало немного грустно; в нем — некая светлость, религиозность. «Конечно, — говорит она, — наш „Монастырь муз“ ему подходит, есть и устав, есть и удовольствия, и правильный образ жизни, и возможность писать спокойно, и полная душевная свобода» [812] Дневник. Т. II. С. 145. .

В 1927–1930 годах Бунин написал краткие рассказы («Слон», «Телячья головка», «Роман горбуна», «Небо над стеной», «Свидание», «Петухи», «Муравский шлях» и многие другие) — в страницу, полстраницы, а иногда в несколько строк. Они вошли в книгу «Божье древо» (Париж, 1931). Некоторым критикам рассказы напоминали «Стихотворения в прозе» Тургенева. Бунин сердился на такого рода оценки. На одной из статей о «Божьем древе» против слова об удивительном сходстве кратких рассказов со «Стихотворениями в прозе» он написал: «Очень глупо!»

То, что писал Бунин в этом жанре, было результатом смелых поисков новых форм предельно лаконичного письма, начало которым положил не Тургенев, а Чехов.

Бунин говорил по поводу фразы из Мопассана:

«Je n'ai rien vu de plus surprenant qu’Antibes debout sur les Alpes au soleil couchant» («Я не видел ничего более захватывающего, чем Антиб на фоне Альп в часы заката»).

«Да, вот еще! <���…> Мопассан! Для того, чтобы сказать эти и еще несколько слов о том, что ему было дорого, — а мне упорно кажется, что ему хотелось говорить только об этом, — он должен был выдумывать и подносить читателю целую историю о какой-нибудь неверной жене… Бедные писатели! Как часто для того, чтобы сказать что-нибудь немногое, важное и дорогое им, они принуждены выдумывать целые ненужные истории и незаметно пристраивать где-нибудь это самое дорогое… И до сих пор ни у кого нет смелости писать только несколько нужных строк» [813] Цитирую по вырезке из газеты, присланной Г. Н. Кузнецовой. .

«Какая мощь слова, какое чувство скорби и любви заключены в скупых строках Бунина!» — восклицает один из рецензентов книги «Божье древо». Профессор Софийского университета П. Бицилли писал: «Мне кажется, что сборник „Божье древо“ — самое совершенное из всех творений Бунина и самое показательное. Ни в каком другом нет такого красноречивого лаконизма, такой четкости и тонкости письма, такой творческой свободы, такого поистине царственного господства над материей. Никакое другое не содержит поэтому столько данных для изучения его метода, для понимания того, что лежит в его основе и чем он, в сущности, исчерпывается. Это — то самое, казалось бы, простое, но и самое редкое и ценное качество, которое роднит Бунина с наиболее правдивыми русскими писателями, с Пушкиным, Толстым, Чеховым: честность , ненависть ко всякой фальши…» [814] Числа. Кн. 5. С. 223.

К сказанному следует добавить: и с Лермонтовым, родство с которым он сам сознавал; он говорил: «Вся наша современная проза родилась из лермонтовской „Тамани“».

Есть что-то недосказанное в этих миниатюрах, как бы таинственное — не раскрытая до предела глубина, а вместе с тем — ощущение «внутренней тревоги <���…> взволнованная обостренность восприятия». Рассказы эти свидетельствуют о наличии новых приемов письма у Бунина, в них — «некоторая импрессионистическая заостренность выражения, которой в прежнем Бунине как будто не было»; «короткие рассказы Бунина, — развивает свою мысль автор рецензии, — выросли не только из чисто художественной жажды запечатления жизни, но и из глубокого раздумья над ней. В них раскрывается та сторона бунинского дарования, которая влекла его к стиху. Как стихи Бунина, так и короткие рассказы философичнее и метафизичнее его остальной (доарсеньевской) прозы» [815] Вырезка из газеты. РГАЛИ, ф. 44, оп. 2, ед. хр. 148. .

Осенью 1928 года сербское правительство пригласило в Белград на съезд русских писателей и журналистов, живших в эмиграции. Приезжали Мережковский, Гиппиус, В. И. Немирович-Данченко, Куприн, Зайцев и Чириков. Как пишет Зайцев, накануне съезда у Бунина побывал глава «Державной комиссии» по устройству съезда Белич. Приехать в Белград Бунин отказался, Зайцев полагает — из-за соперничества с Мережковским. Но такое объяснение представляется некоторым упрощением проблемы, упрощением сложных взаимоотношений этих писателей.

Зайцев пишет, что съезд прошел весьма пышно, сербы принимали очень дружески. Мережковский гордился тем, что получил орден Святого Саввы первой степени с лентой через плечо.

2 декабря / 19 ноября 1928 года позвонила из Ниццы жена Горького Е. П. Пешкова, просила о встрече. Вера Николаевна приехала к ней в Канн. Она спросила, нельзя ли получить оставшиеся в Москве дневники и письма. Хотела что-нибудь узнать о двух знакомых в Соловках. Екатерина Павловна сказала, что в Соловках теперь хорошо, хвалила Дзержинского, загонявшего людей в лагеря смерти. Вера Николаевна пишет: