Юрий Терапиано - «Встречи»

Так или иначе, «Собрание стихов» стало последней книгой стихов Ходасевича.

Он продолжал работать, искал выхода, попробовал даже, в виде опыта, изменить стиль, но остался недоволен результатами своих поисков.

Тогда Ходасевич объявил, что перестает писать стихи.

Несколько стихотворений, из которых некоторые даже не были напечатаны при его жизни, — вот вся поэтическая работа Ходасевича за последние годы его жизни. Он сосредоточился на другой работе: статьи и критика.

Ходасевич-критик вскоре заслонил в глазах многих читателей Ходасевича-поэта. Да и сам он, по какому-то трагическому недоразумению, начал считать эту деятельность своей «правильной, настоящей линией», как не раз говорил.

Его ум, литературный вкус, прекрасное знание теории и истории литературы, его умение зло и беспощадно производить литературные экзекуции (порой идеологически-партийно, порой — слишком лично), обусловили большой успех у читателей «Возрождения»: — «Кого сегодня Ходасевич ругает?».

Сейчас, много лет спустя после смерти Ходасевича, в другую эпоху эмиграции, просматривая многие его статьи в моем литературном архиве, спрашиваю себя — являются ли они его столь уж бесспорным наследством?

Вот, например, книга «Некрополь», составленная из отдельных статей, в разное время напечатанных Ходасевичем в «Днях», в «Современных Записках» и в «Возрождении». Воспоминания об Андрее Белом, о В. Брюсове, о Гумилеве и о других написаны очень хорошо, с большой наблюдательностью, но с каким-то оттенком шаржа.

Невольно думаешь, что все эти люди не могли быть вправду такими, что Ходасевич видел их до какой-то степени в кривом зеркале.

И если образ Державина так удался Ходасевичу, то именно потому, что, переживая жизнь и творчество Державина, он полюбил его, а не остался только внешним наблюдателем.

Ходасевич с юности увлекался Пушкиным; Пушкин, как человек и как поэт, интересовал его чрезвычайно. К сожалению, за исключением отдельных статей, Ходасевичу так и не удалось написать давно им задуманную книгу о Пушкине. В эмигрантских условиях, при недостатке материалов, такая работа оказалась неосуществимой.

Вспоминаю любопытный курьёз. В 1936 году Ходасевич, в виде литературной шутки, напечатал в «Возрождении» три фельетона о жизни и творчестве предшественника поэзии 19-го века Василия Травникова и привел даже его стихи, им самим же выдуманные.

Ходасевич так удачно имитировал стиль эпохи, с такой убедительностью нарисовал облик поэта, что даже некоторые специалисты забеспокоились: слышали они или не слышали о Василии Травникове?

Мистификация удалась на славу: не без торжества Ходасевич раскрыл карты — к немалому смущению уверовавших.

Наступали тревожные годы, приближалась война. В этой тревожной атмосфере предвоенного времени все споры и волнения по поводу различных литературных событий отодвинулись на второй план, всюду говорили о Гитлере и нацизме, старались угадать будущее, спрашивали себя: будет или не будет война?

Ходасевич всё реже и реже появлялся на литературных собраниях. Здоровье его ухудшалось, он с трудом справлялся даже с очередной газетной работой.

В январе 1939 года Ходасевич окончательно слег. Его поместили в госпиталь, затем он лежал дома. В конце мая узнали: необходима операция. Операция не принесла желательного результата — болезнь была слишком запущена.

Ходасевич скончался 14 июня 1939 года, ровно за год до занятия Парижа немцами.

Вечер памяти Ходасевича, назначенный Союзом Писателей в сентябре, не состоялся — началась война.

Во время оккупации жена Ходасевича, Ольга Борисовна, урожденная Марголина, как еврейка, была депортирована в Германию и не вернулась.

Квартира его была разграблена немцами. Погиб весь литературный архив Ходасевича, который он заботливо собирал еще с России в течение многих лет, включавший множество ценных материалов — писем, рукописей и других документов.

«Монпарнас», т. е. тот квартал бульвара Монпарнас, где помещаются большие кафе, посещаемые интернациональным братством художников, писателей и поэтов, начинается от скрещенья бульваров Распай и Монпарнас и оканчивается площадью перед огромным Монпарнаским вокзалом, откуда отходят бесчисленные поезда в пригороды и дальнего назначения.

Район этот — один из лучших на левом берегу Сены, бульвары Распай и Монпарнас представляют собой длинные и широкие улицы с прекрасными домами и хорошими магазинами.

Влево от Монпарнаского вокзала (если стать лицом к нему) бульвар Монпарнас прямой линией соединяется с площадью Обсерватории, с ее великолепной аллеей каштанов, ведущей к Люксембургскому Саду, около которой стоит знаменитый фонтан Обсерватории с морскими конями, дельфинами и фигурами женщин, олицетворяющих различные расы, которые поддерживают земной шар.

Около площади Обсерватории, на углу бульвара Монпарнас и улицы Ассас, помещается фешенебельное кафе «Клозри де лиля», в котором в начале века собирались последние «парнасцы» (участники школы Леконта де Лиля) под предводительством Жана Мореаса.

Бывая в Париже перед войной, Гумилев, в честь Леконта де Лиля, устроил там свою штаб-квартиру.

В начале двадцатых годов «Клозри де лиля» овладели сюрреалисты. Их собрания были многолюдны и шумны, пока, наконец, в кафе не произошел грандиозный бой со студентами латинского квартала и другими противниками сюрреализма. Дрались стульями, палками, бомбардировали противников бутылками и стаканами, разбили великолепные зеркальные стекла в окнах кафе, скандал был на весь Париж — и с тех пор сюрреалисты навсегда оставили «Клозри де лиля».

В 1928 году, тоже в память Леконта де Лиля, Мореаса и Гумилева, группа молодых русских поэтов «Перекресток» начала было собираться в «Клозри де лиля», но вдали от главного центра скоро почувствовала себя одиноко — и переселилась на «Монпарнас».

Люди, никогда не бывавшие в Париже, читавшие, в свое время, рассказы о богеме Мюрже, вряд ли бы нашли на Монпарнасе двадцатых и тридцатых годов то, чего они ожидали. Богемы, живущей как птицы небесные, ходящей в невероятных костюмах, с длинными волосами, веселых натурщиц и будущих гениев на Монпарнасе уже не было.

К тому же настоящие французы — художники, писатели и поэты имели в Париже другие излюбленные кварталы: художники и артистическая богема — собиралась на Монмартре, служители же цеха пера облюбовали большое кафе «Два клада» около церкви Сен-Жермен-де-Пре, рядом с кафе «Флор», где теперь собираются экзистенциалисты. Встречи русских писателей с их французскими коллегами происходили на Сен-Жермен-де-Пре.