Владимир Голяховский - Американский доктор из России, или История успеха

— А я вас знаю.

— Да? Каким образом?

— Я читала вашу книгу.

— Правда? Надеюсь, вы не сильно меня критиковали.

— Нет, что вы, мне понравилось! Я знаю, что вашу жену зовут Ирина.

Никак не ожидал встретить здесь своего читателя, но это сразу как будто протянуло между нами невидимую нить неформального знакомства. Вирджиния показала мне длинный список сегодняшних операций: около пятидесяти в двадцати операционных. Никогда раньше я не слышал, чтобы столько ортопедических операций делалось за один день.

— Где я должен начинать работать?

— В операционной № 8. Вы будете ассистировать доктору Гранту. Он будет делать удлинение ноги по методу Илизарова… Доктор Владимир, — доверительно вполголоса добавила Вирджиния, — мы только начинаем делать эти операции. Не сердитесь на операционную сестру, если она каких-то инструментов не знает. Помогайте ей.

Я понял это предостережение: есть хирурги, капризничающие на операциях, особенно если у них что-нибудь не ладится. Нервничая, они срывают злобу на сестрах. Как бы ни были они несправедливы, сестры не имеют права уходить с операции, даже возражать не должны; приходится терпеть. Я иногда замечал, как под хирургической маской катились слезы обиды. Я успокоил Вирджинию:

— Вы читали мою книгу. Можете вы думать, что я способен обидеть операционную сестру? Поверьте, если приходится трудно, я ни на кого не сержусь, кроме как на себя самого. Это мое правило.

С Вирджинией мы потом стали друзьями. Она говорила, что я напоминаю ей отца, и в шутку звала меня отцом. Не знаю, чем я похож на филиппинца, но я отвечал ей тем, что называл ее дочкой.

Доктор Альфред Грант, солидный грузный мужчина за пятьдесят, говорил и поворачивался медленно. Он был приветлив:

— Это вы Владимир? Добро пожаловать в наш госпиталь!

С ним в операционной был другой хирург, полная ему противоположность: лет тридцати с небольшим, худой, необычайно подвижный, бородатый, восточной наружности. Он подскочил ко мне и ухватился за пластмассовую карточку с фотографией и именем на моей рубашке.

— Владимир русский? Давно в Америке? Сдали экзамен? Где проходили резидентуру?..

По акценту я заподозрил, что он израильтянин. Так и оказалось: Дани Атар проходил в госпитале двухгодичную стажировку.

С самого начала я понимал, что вести себя мне нужно тактично и правильно. Я был взят в госпиталь, чтобы помогать. Помогать, но не учить. Американские специалисты учить себя иммигранту не позволят. Ему надо долго, согласно индейской поговорке, «походить в мокасинах» американца, чтобы многое понять. Ну и, кроме того, в природе американцев заносчивость, еще Пушкин писал об этом, с чем тоже надо считаться.

Доктор Грант делал илизаровские операции из любопытства к новому методу. Сразу было видно, что он в них не имел никакого опыта: действовал он медленно и нерешительно. Дани Атар, напротив, был настоящий энтузиаст, ему нужна была скорость.

— Ну, давайте, доктор Грант, ну, давайте! — то и дело восклицал он, перебегая с одной стороны операционного стола на другую. Грант ворчал:

— Где эти е. ные гайки? Черт меня дернул взяться за это дело!.. Для такой операции нужно иметь адское терпение… Ну, а дальше что?..

Сестра сконфуженно смотрела на меня, я подсказывал ей, что нужно хирургу. Мы кое-как управились за три часа, а можно было за полтора… К концу операции настроение у всех поднялось. Грант больше не ворчал, а Атар прямо сиял от восторга:

— Мы сделали это, мы сделали!..

Хирурги из соседних операционных заходили к нам иногда, становились за нашими спинами и молча наблюдали, что мы делаем. Лица их были скрыты под масками, но по поднятым бровям и выражению глаз ясно читалось их удивление и даже скептицизм: «Посмотрим, посмотрим, что из этого получится…»

Удивляться их настороженности не приходилось: по илизаровским операциям не было никаких руководств, никакой статистики по результатам этого лечения. Американцы доверяют своей и западной медицинской литературе, но понятия не имеют о русской. Кроме того, илизаровский метод еще не имел кода в индексе расценок на хирургические операции. Поэтому страховые компании вполне законно могли отказаться платить хирургам. Френкелем руководил задор первооткрывателя. Но, чтобы другие делали новые операции бесплатно, нужно было найти таких же энтузиастов. Можно быть какого угодно мнения об американских хирургах, но заподозрить их в бескорыстии нельзя.

Уже в первые дни работы стало ясно, что мне придется пройти долгий и нелегкий путь преодоления настороженности, скептицизма, а возможно, и сопротивления. Может быть, двух-трех докторов поначалу стимулировала любознательность. Надолго ли ее хватит? Любознательность бывает похожа на искру: если ее не поддержать, она погаснет и огонь не разгорится. Моей задачей становилось любыми возможными путями ее поддерживать.

Хотя я прошел курс хирургической резидентуры в Бруклинском госпитале и сдал экзамен на лицензию по практической медицине, ортопедическая хирургия была там поставлена слабо. Если я собирался стать американским специалистом в этой области, мне было необходимо знать, какие основы ее преподают резидентам в моем новом госпитале. Я решил по утрам, до работы, ходить на ежедневные занятия. Для этого требовалось получить разрешение у Френкеля. Беспокоить его, занятого человека, я стеснялся. Но в стиле работы Френкеля была редкая для большого начальника деталь: дверь в его кабинет почти никогда не закрывалась, сотрудники и посетители заходили к нему запросто, лишь назвав свое имя его секретарше Айрин. Я видел много директоров-профессоров, и сам был в Москве одним из них. Большинство держали с подчиненными дистанцию, многие проявляли даже высокомерие. Была такая советская поговорка: «Я начальник — ты дурак, ты начальник — я дурак». Но другое дело — в Америке.

Чтобы поговорить с Френкелем, я выждал момент, когда от него вышел очередной посетитель.

— Доктор Френкель, можно войти?

— Конечно, заходите, Владимир! Вам всегда можно.

— Я хотел бы походить на утренние занятия для резидентов.

— О чем вы спрашиваете! Я сам собирался предложить вам это. Кстати, я приготовил для вас последнее издание вопросника экзамена по ортопедической хирургии — вот оно. Вы наш сотрудник и можете ходить на любые занятия и конференции, которые вам интересны.

Так я стал начинать каждый свой рабочий день в полседьмого утра вместе с резидентами. Когда я оказался среди них, то поразился: какая разница по сравнению с теми резидентами-иммигрантами, среди которых я провел пять лет в Бруклине. Вместо скованных, угрюмых и заискивающих перед старшими докторов из Индии, Пакистана, Филиппин и других бедных стран здесь все были американцы: тридцать один молодой парень и одна девушка. Высокие, энергичные, приветливые, веселые. В резидентуру к нам отбирали только лучших выпускников лучших институтов страны. Передо мной было то, что называется «creme de la creme», «крем кремовый», сливки молодой американской медицины.