Павел Басинский - Горький

Андреев более терпимо относился к человеческим слабостям Горького и, пожалуй, даже радовался, когда замечал их. Уход Горького из семьи, от Екатерины Пешковой и двух детей, Кати и Максима, его гражданский брак с актрисой МХТ Марией Андреевой, в свою очередь оставившей ради Горького законного мужа, конечно, воспринимался публикой скандально. Но еще больший скандал вызвало самоубийство в 1905 году миллионера Саввы Морозова. Близкий знакомый Морозова, Горький оказался посредником между миллионером и большевиками. Морозов был влюблен в Андрееву, и многие это знали. Началась травля Горького и Андреевой. Леонид Андреев по этому поводу сочувственно писал: «Милый Алексеюшка! Прочел в газетах эту гнусную вещь о Савве, его деньгах, смерти — и о тебе с Марией Федоровной. Помнишь, говорил я — при самодержавии тебя сажают, а при конституции — заедят тебя блохи. <���…> А в общем — отвратительно. Мне особенно больно за Марию Федоровну; распространяться не буду. Поцелуй ей от меня руку…»

Поводом для скандала была ситуация в самом деле этически непростая. Перед самоубийством Морозов завещал М. Ф. Андреевой страховой полис в 100 тысяч рублей. Родственники покойного Морозова опротестовали его. Адвокат П. Н. Малянтович выиграл дело в пользу Андреевой. Полученные по полису 60 тысяч рублей Андреева через Л. Б. Красина передала в кассу РСДРП. Но Леонида Андреева не интересовала щепетильность ситуации. Его волновало самочувствие друга.

Горький более строго и требовательно относился к слабостям Андреева, особенно к его наследственному алкоголизму, с которым Андреев мучительно боролся всю жизнь. Горький и сам пил довольно много и не стеснял себя в этом, но он умел пить, а Андреев — нет. В феврале 1903 года Андреев приехал в гости к Горькому в Нижний и устроил там пьяный дебош. Не помня себя, он оскорбил несколько знакомых Горького, в том числе женщину — Юлию Николаевну Кольберг, соратницу Горького по революционной борьбе. Горький немедленно разорвал с Леонидом отношения «навсегда».

Ошеломленный, раздавленный Андреев писал ему 25 февраля из Москвы: «Алексей! Я был сильно пьян и не могу дать себе вполне ясного и точного отчета о происшедшем. Рвать при этих условиях отношения, рвать резко и навсегда, мне кажется невозможным и нелепым. Правда, что трезвый я один, а пьяный другой, правда и то, что я не отказываюсь нести последствия сделанного и сказанного в пьяном виде. Но мне нужно — и ты это поймешь — знать, что я сделал. Ответь, если можешь. Если не хочешь, то молчание твое будет достаточным мне ответом, и я пойму».

Или Горький ему не ответил, или не сохранилось это ответное письмо, но так или иначе до осени 1903 года отношения между Горьким и Андреевым были прерваны. В апреле того года Андреев вместе с женой и матерью приехал в Ялту, где в это время находился Горький, и искал встречи с ним. Но встреча эта не состоялась. И только в сентябре 1903 года после длинного покаянного письма Андреева Горький протянул ему свою руку:

«Милый ты мой друг — напрасно ты столь длинно объяснял то, что я понимаю и без твоей помощи до ужаса ясно. Ты, кажется, думаешь, что обидел меня? Этого не было. Но ты очень обидел Алексина [17] А. Н. Алексин — врач, лечивший Горького от туберкулеза. , которого я люблю, и Малинина [18] М. Д. Малинин — певец, артист Русской частной оперы. , который попал зря в эту кашу. За них мне больно и неловко по сие время. Это мы устроим, разберем. О Юлии не беспокойся, — ей эта история — как удар камнем человеку, идущему на смерть. Она очень чуткая, умная, она уже давно во всем разобралась.

Знаешь ты, что меня страшно мучило после этой истории и почему я не могу до сей поры видеть тебя? Это чувство жалости и отвращения. Если б я видел любимую мною женщину, насилуемой развратником и мерзавцем, — я бы чувствовал себя вот так же, наверное. Я тебя люблю, не только как литератора-товарища — это не важно, — я люблю мятежную душу твою, поверь. Ты — огромный талант, у тебя — великое будущее. И ты — во власти этой темной силы, ты, так легко и просто разрушающий множества сил, тех, что держат в тесном плену предрассудков свободный дух человека. Это, брат, ужасно. Вот — трагизм!

Ты зовешь меня старшим братом. Да, я старше тебя, у меня больше опыта, только поэтому старше. Но у тебя больше таланта и ума. Тем тяжелее мне видеть тебя в плену безволия.

От этой проклятой болезни в тебе родилась боязнь чего-то, некий, непонятный мне, страх. Я — ничего не боюсь и страстно хотел бы передать тебе мое мужество, оно есть у меня. Что сделать, чтобы внушить тебе необходимость лечиться? Теряюсь. А вижу — это возможно. <���…>

Все это время я читал твою книгу, думал о тебе, расспрашивал. И мне было обидно, что ты мало пишешь.

Ну — ладно, скоро я увижу тебя. Кланяйся жене и матери. Крепко обнимаю.

Всего доброго тебе и — самоуважения прежде всего!»

Слова о женщине, «насилуемой развратником и мерзавцем», аукаются с наиболее скандально-знаменитым рассказом Леонида Андреева «Бездна», напечатанным в «Курьере»

10 января 1902 года. «Бездна» появилась в то же время, когда Горький начал работать над пьесой «На дне». Если бы не это совпадение, можно было бы не обратить внимание на «странное сближенье» этих названий, которые по смыслу являются почти антонимами. «Бездна» значит «без дна»: отсутствие опоры, бесконечная пустота для падения вниз. «На дне» — опора и последняя точка падения. Оказавшись на дне, павший либо погибает, разбившись насмерть, либо встает и обращает взгляд вверх. Трудно сказать, сознательно или нет Горький с Андреевым, находившиеся в это время в наиболее теплых отношениях друг с другом, пошли на эту антитезу. Известно лишь, что Андреев восторженно принял «На дне», а Горький положительно оценил «Бездну».

По ироническим воспоминаниям Бунина, название «На дне» принадлежит не Горькому, а Андрееву. У Горького было три варианта названия: «Без солнца», «Ночлежка» и «На дне жизни». От первого названия он отказался (солнце перейдет у него в название пьесы «Дети солнца»), второе стало названием немецкой театральной версии, а вот третье, как утверждал Бунин, было исправлено именно Андреевым.

«Заглавие пьесы „На дне“ принадлежит Андрееву. У Горького заглавие было хуже: „На дне жизни“. Однажды, выпивши, Андреев говорил мне, усмехаясь, как всегда в подобных случаях, гордо, весело и мрачно, ставя точки между короткими фразами твердо и настойчиво:

— Заглавие — всё. Понимаешь? Публику надо бить в лоб и без промаху. Вот Горький написал „На дне“. Показывает мне. Вижу: „На дне жизни“. Глупо, говорю. Плоско. Пиши просто: „На дне“. И всё. Понимаешь? Спас человека».

По другим сведениям, честь изменения названия в лучшую сторону принадлежит В. И. Немировичу-Данченко.