Василий Ершов - Таежный пилот. Часть 2. Ил-14

На мое предложение оборвать хоть нитку, Андрей невозмутимо ответил:

– Пусть.

И так всю зиму и проходил с ниткой, цепляющейся за ухо.

А летал он хорошо. Был инициативен, иногда до анекдота.

Сели мы почтовым в Подкаменной. Надо было успеть позавтракать в столовой знаменитыми рябчиками. А талоны на питание в любом порту выдавали экипажам в билетной кассе, по предъявлении задания на полет.

А тут кассирша что-то закочевряжилась: какой-то список, заранее согласуемый, не дошел до нее, что ли, – нас в нем не было. Идите и разбирайтесь, мне не до вас.

Летчики всем мешают работать. Я задумался, к кому же идти разбираться. А тут еще Туруханск затуманил, надо срочно бежать на метео…

Андрей долго не раздумывал. Сказал: «Щас». Зашел в расположенную через зал диспетчерскую отдела перевозок, поднял трубку телефона, вызвал через коммутатор кассиршу:

– Здравствуйте! – внушительным прокурорским голосом изрек он. – Это Врадий говорит. Что? Врадий с вами говорит! Вра-дий! Что? Как не знаете? А надо знать! Так вот: красноярский экипаж мне тут жалуется, что его не кормят! В чем дело? В чем дело, я спрашиваю?

Последовала пауза. Я через дверь наблюдал, как остолбеневшая кассирша что-то быстро докладывает в трубку. Не дослушав ее, Андрей сурово отрубил:

– Короче! Чтоб немедленно талоны у экипажа были! Я сейчас подошлю человека. Безобра… – он бросил трубку, ухмыльнулся диспетчерше и быстро протолкался через толпу пассажиров к кассе. Через десять секунд рука с талонами махнула мне идти в столовую.

В Туруханске его однажды нагрузили сверх обычных бумаг еще пакетами командирской почты, неофициальной переписки между собой администрации аэропортов. А дома дул сильный ветер, и Андрей, торопясь по перрону, как-то умудрился незаметно выронить из пачки подмышкой один из пакетов. Пакеты он грудой сбросил в перевозках и помчался на последний автобус.

Утерянный пакет оказался с какой-то срочно необходимой командованию информацией; начались поиски. Нашла его аэродромная служба в сугробе на краю перрона, на третий день, случайно. Виновника вычислили быстро, объявили ему выговор, а мне, как его непосредственному начальнику, влепили тоже. А – воспитывай.

*****

Постоянной обязаловкой для молодых экипажей был ежедневный почтовый 21-й рейс на Норильск. Вылет в пять пятьдесят местного, с посадками по маршруту: Енисейск, Подкаменная, Туруханск, Игарка, Дудинка, Норильск, и обратно.

В Туруханске была смена экипажа. Шли отдыхать до завтра в профилакторий, а отдохнувший перед этим экипаж занимал наши теплые места и гнал рейс до Норильска и по всем улусам обратно, возвращаясь домой поздно вечером.

Рейс этот летал с незапамятных времен. Это о нем душа компании Саша Шевель вдохновенно и с пафосом читал бесконечную поэму, начинавшуюся словами:

Это «до Миндерлы!», декламируемое с известным надрывом, было очень понятно красноярцам: расстояние-то аж 45 километров. Старый же инструктор Негадов, увековеченный в бессмертных строках, к тому времени уже давно спокойно работал у нас на тренажере.

Профилакторий летного состава в аэропорту Туруханск представлял собой деревянный терем о двух этажах, вычурное произведение деревянного сибирского зодчества. В просторном холле тихо играла старинная радиола, на столике были приготовлены шахматы; заходя с мороза, человек как-то сразу окунался в атмосферу уюта и покоя. Комнатки были небольшие и теплые; наверху над холлом располагался типовой «зал Чайковского» на пятнадцать коек, и частенько, когда прижимала погода, он был полон шуб, унтов, гогота и табачного дыма.

Единственно, место общего пользования было на улице, метрах в тридцати за зданием. Для здоровых телом и духом летчиков это было не очень обременительно. Север приучит к порядку в этом деле быстро.

И столовая была недалеко. Кормили в ней хорошо: славилась она своей ухой из ряпушки с налимьей максой, ну и той же ряпушкой, жареной и очень вкусной; мы выходили на улицу всегда сытые и довольные. Туруханской породы ездовые псы, лохматые, как медведи, и размером лишь чуточку их поменьше, кувыркались в снегу, млея от жары в своих шубах на сорокаградусном морозе. Мы всегда их подкармливали объедками.

Рядом в магазине можно было приобрести огнетушитель «портвейна 777» – черного стекла бутылку, емкостью 0,7, и скрасить ею унылые будни сидения в ожидании, когда протянет застрявший на трое суток циклон. Если делать аккуратно, то претензий никогда к нам не было. А в основном, убивали время авиационной картежной игрой в храп. Чемпионом по выигрышам был все тот же Шевель, веселый выдумщик, фокусник и шулер.

Иногда делали прогулку по туруханским магазинам. Шопинг этот, в сорокаградусный мороз, был скорее променадом, разминкой, но иногда удавалось выудить в орсовском магазине какой-никакой дефицит.

Все дела в Туруханске делались до вечера, надо было лечь вовремя и хорошо выспаться перед трудным завтрашним рейсом.

Летом окна задергивались от незаходящего солнца черными шторами, иначе не уснуть.

О вылете рейса из Енисейска узнавали рано утром. Если борт благополучно садился в Подкаменной, начинали готовиться. К моменту, когда краснокрылый самолет с шорохом раздирал винтами туманный мерзлый воздух над полосой, экипаж уже стоял в АДП с прогнозами в руках. Встречались у трапа, привет-привет, все крутится-вертится, за штурвал – и в путь. Север ждал почту.

В Игарке обычно была всегда хорошая погода и не было проблем. Дудинка когда принимала, когда нет; зимой взлетную полосу расчищали на льду Енисея, а заруливать на перрон приходилось, разгоняя машину и выпрыгивая на скорости на пологий берег.

В Дудинке погодки уже не баловали, летом частенько приходилось использовать для захода радиопеленгатор и трубу котельной. Если в дождевом заряде удавалось выдержать пеленг, то следовало ожидать слева трубу; пролетев ее, надо уже было начинать искать полосу. Зимой же погода там или была миллион на миллион, или ее вообще не было, – тогда шли прямиком на Алыкель.

Алыкель есть Алыкель. Там иной раз и полосу видно за двадцать километров, а видимость при ветре дают всего пятьсот метров: поземок на бугорке скрывает ориентиры. Мне повезло на первом же году самостоятельных полетов: удалось уговорить в Дудинке случайно оказавшегося там инспектора подсесть ко мне и слетать в Норильск, чтобы не задерживать рейс из-за видимости 500 метров, – он проверил меня, и я получил вожделенный минимум погоды по курсоглиссадной системе, 40/500, наблюдая полосу в ясный день. Правда, садиться пришлось на поземок, как будто на бетон: последнего метра высоты я не видел, сел наощупь.