Максимилиан Немчинский - Раиса Немчинская

Рывок был такой сильный, что прямо все внутренности перевернулись. Распахнула я плащ пошире, приготовилась снова взлететь к кольцам. Но, чувствую, лечу вниз. Начала я понимать, что заявление писать не придется. Нужно успеть придумать, каким образом упасть, чтобы меньше разбиться. Конечно, я не выпустила и не собиралась выпускать зубник изо рта, но уже понимала, что меня никто не держит.

Потом уж я узнала, что первый рывок произошел оттого, что соскочил съемный блок, закрепленный внизу, у манежа. Не было старшего униформиста, вот никто и не проверил крюк у блока. А когда блок сорвало и бросило на взбежавших наверх униформистов, те от неожиданности и выпустили веревку из рук.

Удивительно, как стремительно работает человеческая мысль в такие ответственные моменты. Чуть ли не вся жизнь проходит перед глазами. Конечно, я решила падать так, чтобы, только прикоснувшись ногами к манежу, сразу же идти на коленки и живот, как делают коверные в комических перекатах. Это сразу должно было сбить силу удара. Подумала я и о том, что нужно использовать накидку, которая все еще оставалась на мне. Решила, как упаду, закрыться ею. Утреннее представление, зачем же пугать детей.

Все так я и сделала. Одно я не учла: большой вес троса и веревки. Этот-то вес в момент, когда мои ноги коснулись манежа, а тело, как я и задумала, пошло вперед, вырвал у меня изо рта зубник. Я потеряла сознание. Наверное, был шок, потому что я даже спрашивала, какой сейчас год. Все хотела, чтобы мне подтвердили, что 1929 и тогда бы я уверилась, что вижу жуткий сон о том давнем падении…»

Зубы, вопреки всем прогнозам врачей, прижились. Но от зубных трюков необходимо было отказаться. Пришлось Немчинской вылетать, сидя на трапеции. Жонглировать и крутиться стала, вися в петле на шее. Словом, никаких существенных последствий для работы это падение не имело.

Впрочем, одно все-таки было: в техпаспорте появилась запись, обязующая ее делать обрыв со спины на лонже. Будто она по своей вине падала, а не униформисты выпустили веревку из рук! С 1949 года началось сражение Немчинской с Отделом техники безопасности.

Когда Немчинская впервые пришла в цирк, среди гимнастов даже работа с помощью размельченной канифоли, которой посыпают руки, чтобы они не скользили на реквизите, почиталась непрофессиональной. Трюки полагалось делать на «чистых» руках. Но постепенно получилось так, что после огосударствления всех цирков заботы о нормализации жизни и быта артистов распространены были и на безопасность их выступлений. Впервые в мировой практике цирковых мастеров стали заставлять пользоваться страховочными средствами. Цирк, безусловно, знал лонжи и раньше. Но испокон веков они были репетиционными. На лонжах отрабатывали трюки, добиваясь безукоризненной точности каждого движения. И вдруг эту скрытую технику, сокровенный этап овладения мастерством предложено было сделать достоянием зрителей. Профессионалы цирка приняли это, гуманное по сути своей, указание, крайне отрицательно. Выполнить его, казалось им, все равно что расписаться в несовершенстве своего искусства.

Несуразное это положение усугублялось тем, что иностранные гастролеры продолжали выступать, разумеется, без страховки, а зрители и рецензенты постоянно восторгались их бесстрашием. Так что противиться насаждению лонж были все основания.

Конечно, работа гимнастки рискованней, чем, скажем, у ткачихи. Но не более опаснее труда шахтера. Профессиональный риск остается всегда. Немчинская восстала против записи в техпаспорте о лонже и доказала свое право работать без нее. Она отстаивала романтическое своеобразие своего номера.

После долгих и нудных репетиций ей удалось добиться такой последовательности трюков, что комбинация на трапеции стала пластической песней, из которой нельзя было выкинуть движения и не следовало ничего прибавлять. Трюк переходил в трюк столь слитно, незаметно и естественно, что только глаз специалиста мог угадать их границы. Зрителям же была открыта танцевальная напевность движений, по-балетному выразительных, по-цирковому напряженных, рожденных и дышащих звучанием оркестра. Наметившуюся в искусстве советского цирка тенденцию к объединению трюков в завершенные комбинации артистка подняла до смыслового и образного значения.

Эмоциональная насыщенность, издавна отличавшая исполняемые ею трюки, долгое время воспринималась как ненужная экстравагантность. Может быть, такому взгляду способствовало недостаточное душевное обоснование чрезвычайно вычурных движений, а то и просто резкое их отличие от принятой в те годы спортивной манеры исполнения гимнастических трюков. Росло и крепло не только ее мастерство, с годами менялись и требования, предъявляемые к искусству цирка. Современный человек, много ездивший и много видевший, Раиса Максимилиановна, конечно же, стремилась отразить в доступной гимнастике форме весь ворох обуревавших ее чувств и мыслей. В полнозвучный пластический рисунок старалась она облечь жизнерадостность своего лирического восприятия мира. Начинать всегда трудно. Только спустя много лет ее попытку образного, почти драматургического прочтения трюковой комбинации повторили и расширили гимнаст В. В. Голиков, режиссер П. Н. Майстренко, а затем и ростовский спортивный тренер В. И. Левшин в своих воздушных композициях для цирка. Но, как ни своеобразна работа Виктора Владимировича, Петра Никитича и Владлена Ивановича, начало подобному подходу к гимнастическому трюку положила Раиса Немчинская. Это в ее номере воздушная гимнастика обернулась впервые своей неожиданной, неизведанной еще стороной.

Расширяя образные возможности трюка, артистка постоянно мучилась традиционностью, а для ее обостренного восприятия — просто допотопностью допинга. Хотелось ей иметь воздушный аппарат современных возможностей. К «Луне» в третий раз возвращаться она не желала. Впрочем, в год, когда была сфотографирована обратная сторона настоящей луны, пришлось снова крутиться на металлическом полумесяце в Лужниках.

Немчинская твердо решила, что должна придумать такой аппарат, какого в цирке еще не было, создать трюк, не исполнявшийся до нее никем и никогда. А все, что Немчинская задумывала, она претворяла в жизнь неукоснительно.

Конечно, и этот аппарат дался ей непросто. Так получилось, что артистка ездила из одной заграничной гастроли в другую, а ее заявление с просьбой разрешить изготовление новой аппаратуры, обрастая резолюциями, кочевало с одного руководящего стола на другой, пока не появилась резолюция самого управляющего Союзгосцирком Ф. Г. Бардиана. В Центральной студии циркового искусства конструкторского бюро не было, поэтому инженеров пришлось искать на стороне. Пока разыскали конструктора, пока делали чертежи и расчеты, прошел почти год.