Николай Храпов - Счастье потерянной жизни т. 2

Павел молча и болезненно глядел на нее, в раздумье. Она взяла его побледневшую обвисшую руку и сейчас же, решительно заявила:

— Да у тебя же — страшная температура! Несомненно, ты заболел дизентерией. Я сейчас же пойду на селектор и вызову врача, — рванулась она к двери.

С трудом Павел приподнял руку и умоляюще проговорил ей:

— Любовь Григорьевна, я вас прошу, не говорите никому. Вызвать врача — это смерть для заключенного. Я лучше бы хотел умереть здесь, чем в том кошмаре. В смысле опасности — все равно уж, я лежу в этой постели. Я верю… — и он умолк, закрыв глаза.

Люба остановилась в открытой двери, наблюдая за ним. Осунувшееся лицо Павла, хотя и отражало следы страданий, но и теперь было красивым, впечатляющим, спокойным. В душе ее происходила какая-то борьба. Тихонько прикрыв дверь, она торопливо вошла в свою комнату и вскоре вышла оттуда со стаканом воды и малюсеньким пакетом в руке.

Спустя немного времени, юноша вышел из своего болезненного забытья и открыл глаза. Перед ним стояла Любовь Григорьевна и, как ему показалось, смотрела на него глазами сострадания.

— Ты очнулся, Павел? — спросила она и присела рядом с ним. Послушай, что я тебе скажу. Я принесла тебе вот это лекарство, оно имеет в себе цену жизни. В Харбине мы приобрели его за большие деньги. В нашей семье оно хранится в секрете, их всего несколько штук, применяется оно в исключительных случаях, когда всякое лечение бесполезно. За каждую "горошинку" я должна буду отчитаться перед мужем и перед домашними. Я очень много беру на себя, но иначе не могу, меня неудержимо влечет поделиться с тобой. Отдавая тебе, я лишаю кого-то из своих кровных помощи при безнадежных исходах: мужа, отца, мать, себя… На, проглоти и запей!

При этом она помогла приподняться, подала горошину и стакан с водой. Павел приподнялся и беспомощно повис у нее на руках. Люба бережно положила его на прежнее место и тихонько вышла.

Минут через 15–20, приоткрыв дверь, она увидела, что Павел спокойно спал. Несколько раз после этого, в течение дня, она наблюдала за ним, а тот продолжал спать.

— Слава Богу, пошел на выздоровление, — проговорила она вместе с дядей Ваней вечером, посмотрев на него в последний раз.

Павел проснулся только утром и сразу почувствовал себя совершенно здоровым, только по-прежнему обессилевшим. С аппетитом он позавтракал и вышел посидеть на лавочке, подышать свежим воздухом.

Приехал муж Любы, и она почти не выходила из своих комнат, а когда на минуту вышла, Павел сказал ей:

— Слава Богу, и вам спасибо, я выздоравливаю.

Приехал и Ермак, но дядя Ваня и Владыкин не посчитали нужным извещать его о минувшей опасности и отговорились общими словами.

Здоровье Владыкина стало быстро восстанавливаться, и они уже сидели с Ермаком опять вместе, причем тот открыл ему свой секрет. Ермак, действительно, на 45-том году своей жизни решил жениться, невестой является еврейка из управления, очень скромная, серьезная женщина, 35-ти лет, в прошлом незамужняя. Ермак поделился своими планами на будущее, дал задание Павлу и пошел на перегон сделать необходимый обмер.

В условленное время он не явился, к вечеру следующего дня Владыкину передали от него записку:

"Павел, сообщаю тебе неприятную новость. По возвращении в поселок я неудачно спрыгнул на ходу с поезда. Меня увезли в больницу, в бедренной кости обнаружена продольная трещина. Всю работу и отчетность я передал на тебя. Продукты мои все используй. Приеду, в лучшем случае, не раньше, чем через месяц.

Будь здоров, уважающий тебя Ермак".

Через два-три дня после этого, Владыкин получил официальное удостоверение на производство работ и, тем самым, на свободное передвижение по всей 100-километровой дистанции пути. Вскоре и начальник строительства уехал, оставив предположение, что он с женой переедет в управление, в город.

Проводив мужа, Люба часто выходила из комнат и подолгу просиживала за беседами в прихожей.

Однажды после обеда к Павлу зашел дядя Ваня и передал, что хозяйка посылает его в деревню за картошкой, а Владыкина просит зайти к ней, так как она больная лежит в постели (при этом он, как-то лукаво, улыбнулся).

Павел, услышав это сообщение, без всяких предубеждений поднялся, чтобы узнать о происшедшем, но у самой двери остановился и настороженно подумал: "Дома никого нет, в их комнаты он не заходил даже при муже, тем более сейчас, когда во всем доме они остались вдвоем". Тут же в сознании мелькнуло подозрение: "Ведь она совсем недавно была здорова, почему так экстренно заболела и далеко отправила своего дневального дядю Ваню? Нет! Что-то не то — это сеть! Надо быть на страже". Он сел за стол, мысли не давали покоя: "А я, разве не экстренно заболел, и она, как женщина, не погнушалась мной, заразным заключенным. Вдруг и она теперь заразилась от меня и заболела?"

Возникшие мысли озадачили его: с одной стороны, он почти не сомневался в ее нормальном здоровье, но с другой — не коварные ли планы у нее? Однако, горячо помолившись, выполняя долг вежливости, он решил пойти к ней. Во время молитвы, ему четко предстали слова Христа: "Молитесь же так… и не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого…"

Любовь Григорьевна, действительно, лежала в постели с какой-то книгой в руках.

— Что с вами, уж не заразились ли вы от меня? — с искренней тревогой спросил ее Павел, остановившись в ногах кровати.

— Садись здесь, — указала она ему, почти повелительно, на постель, рядом с собой.

— Скажите, что с вами? — повторил Павел. — Чем я могу вам помочь? Может быть, позвонить и вызвать мужа?

В комнате водворилась на минуту напряженная тишина.

Владыкин окончательно убедился в лукавстве женщины и мысленно представил себе Иосифа, когда он, в отсутствие домашних, вынужденно оказался наедине с женой Потифара и, что ему пришлось пережить, но Бог был с ним.

Павел осудил себя за то, что вошел сюда. Он имел полное основание отказать дяде Ване, когда тот передавал просьбу Любови Григорьевны. Осудив себя, он понял, как еще он малоопытен, как ему надо все тщательно продумывать.

Любовь Григорьевна после короткой паузы, проговорила:

— Какой ты глупенький, Павлуша… Во всяком случае, я жизнь твою спасла, а ты боишься даже приблизиться ко мне…

Павел сразу как-то ободрился упованием на Господа и ответил без колебания:

— Если бы я знал, что за вашу пилюлю вы потребуете такую страшную цену, то выбросил бы ее без колебания в окно — лучше умереть. Я не боюсь подойти к вам, хотя кроме вашего мужа, в вашей спальне никто не должен быть, но боюсь Бога и… не вы мне спасли жизнь, она в руках Иисуса. Вы же, наоборот, ищете погубить ее и так дешево, да и своей жизнью не дорожите.

Любовь Григорьевна, я вам заявляю решительно: если вы не остановитесь в своих прихотях, то я вынужден буду предупредить вашего мужа, для вашего же спасения. И как бы странно это вам не показалось, однако, скажу вам: вы ищете моей любви? Я уже люблю вас, но как погибшую грешницу, а не как женщину.