Николай Храпов - Счастье потерянной жизни т. 2

Беседа задержалась до позднего часа и, уже заканчивая ее, комиссар объявил, что его дело будет передано высшему командованию.

После беседы Михаила задержал тот самый пожилой командир с усиками и пригласил на несколько минут в свой кабинет.

При разговоре Михаила Шпака с комиссаром он молчал и лишь сдержанно задавал ему некоторые вопросы, на которые Михаил охотно, с почтительностью отвечал. Этот военный служил здесь, при призывном пункте. Родом он происходил из дворянства и был потомком русского князя Волконского.

Войдя в кабинет и закрыв за собою дверь, он обратился к Михаилу со следующими словами:

— Молодой человек, хочу вам открыться в том, что ваше поведение, ответы, твердость в словах расположили меня к вам. Я впервые встречаюсь с таким случаем и не могу не заинтересоваться вами. Но находясь здесь уже значительное время, мне приходилось видеть много разных людей, быть свидетелем печальных исходов в людских судьбах. Поэтому мне от души хочется предупредить вас, если вы не измените ваш взгляд на военный вопрос, вас ожидает тяжкое последствие. Я искренне расположен к вам и говорю это не с целью переубедить вас, я рад вашей твердости, но с целью предупредить вас о могущих быть у вас, весьма тяжелых переживаниях. Я не знаю на что вы рассчитываете, оставаясь в своих убеждениях? Со своей стороны, несмотря на мое искреннее расположение к вам и определенное влияние на судьбы людей, вам я помочь ничем не могу, так как скажу по секрету, сам имею здесь минимум доверия, тем паче при решении таких сложных вопросов, как ваш. Поэтому обсудите серьезнее ваше положение и пока не поздно, обезопасьте себя.

Михаил внимательно выслушал его и ответил:

— Я очень тронут вашим расположением ко мне и тем, что вы, беседуя со мною, идете на определенный риск в отношении своей репутации. Однако, отвечу вам: мое поведение, ответы и твердость в убеждениях — это не мое, это от Господа Иисуса Христа. Ему я посвятил свою жизнь и рассчитываю на Его защиту, утешение и избавление, так как в своей маленькой жизни я не обманулся, уповая на Него. Переменять свое решение я не могу и не желаю, потому что я обещал моему Богу остаться верным до смерти, и этой присяги отменить уже никто не может. И вы убедитесь, что Бог мой, на Которого я уповаю, сохранит меня.

На этом они любезно распрощались.

Через несколько дней приехала спецкомиссия из г. Симферополя, и Михаилу Шпаку было суждено предстать пред нею.

Это было уже настоящее сражение. Убедившись, что никакие доказательства с их стороны не смогли поколебать упование юноши, члены комиссии перешли к своим разнообразным угрозам. Но Господь и на сей раз так укрепил Михаила (и физически и в мудрых исчерпывающих ответах), что после шестикратных бесед, противники пришли в ярость и предупредили его: за отказ от оружия при призыве на службу в армию — расстреляют. Протокол с заключением комиссии был передан в суд, а в нем было единодушное решение, заключение всех членов комиссии — расстрелять.

Все эти дни до суда Михаил провел в сердечной молитве и посте. Господь помог ему утвердиться в своем решении: остаться верным до конца.

В ноябре 1934 года Миша попрощался с родственниками, друзьями по вере, особенно с молодежью, и отправился на суд. Весь судебный процесс шел в духе строгих жестоких нападок. Подсудимый юноша обвинялся всеми. Обвинения сводились к измене Родине, и Миша уже приготовился должно, по-христиански выслушать и перенести решение суда.

После перерыва в зале все замерли, ожидая чтения приговора.

Суд приговорил юношу к трем годам лишения свободы.

Все: и противники, и друзья ожидали несравненно более жестокой расправы, а когда объявили лишение свободы, то не только друзья Миши, но и обвинители облегченно вздохнули и сочувствующими взглядами проводили его в спецмашину.

Через несколько часов Михаил оказался в тюрьме. Все камеры были переполнены до отказа и, войдя в одну из них, Миша, прежде всего от темноты, а потом и от людского скопления, остановился, сел прямо на полу у двери. Вследствие ли пережитых лишений с детства, или людских рассказов о тюрьмах, слышанных им раньше, эта страшная обстановка, где он оказался первый раз в жизни, его как-то не испугала.

Через несколько минут Михаил оглянулся, рассмотрел лица арестантов, рассказал коротенько о себе. Его внимание привлек старичок лет 80-ти с длинной белой бородой, и Миша свое знакомство с арестантами решил начать именно с него, поэтому, подойдя и присев рядом с ним, спросил:

— Дедушка, за что же тебя посадили?

Старичок махнул в ответ костлявой рукой, немного подумал и, шепелявя беззубым ртом, ответил:

— Да вот, шынок, што уш говорить тут, ночью вот эдак взяли из хаты, кудай-то привезли, да сказывают, будто я какого-то Кира (Кирова) убил. Вот и вся моя вина, а где он взялся той Кир, што я убил яво, доси не знаю, голубчик. — Так объяснил ему старичок и, достав из штанов дрожащей рукой грязный лоскут, вытер им глаза от набежавших слез, и умолк.

Умолк и Миша, разглядывая с глубоким сочувствием арестантов, подобных этому старику. Он жалел этот страдающий беззащитный народ, не знающий своей вины. И таких была полная камера.

Размышляя о них, он невольно подумал и молитвенно, тихо произнес про себя:

— Господи, за что же они несут такую кару?

Вдруг перед его глазами встало раннее детство. Отчасти из своей памяти, отчасти из рассказов родных вспомнил он: с каким гиканьем тогда сельчане растаскивали их обгоревшую избу, а он плакал на груди умирающей матери — и, вздохнув, подумал: "Один Бог — праведный Судья, и Он знает, зачем допускает такую кару народу…" Но все же ему было очень жаль старичка.

Недолго ему пришлось посидеть в тюрьме. Как-то зимой его вызвали с некоторыми другими, выстроили, пригнали к железнодорожным путям и набили ими вагоны. Этап, как они узнали, шел в Азию.

Вагон был до отказа набит "урками" (бандитами). Впервые в жизни Михаил оказался в таком обществе. Его последним подвели к вагону, втолкнув в людскую гущу. Глазам предстала жуткая картина: обнаженные по пояс люди разных возрастов находились в крайней тесноте, и от духоты обливались потом. Многие из них спереди и сзади были покрыты разными татуировками: от Распятого Христа в терновом венце до ужасных страшных драконов с раскрытой пастью. Все это утопало в сизом чаде махорочного дыма. Дневной свет, пробивающийся в два вагонных люка под крышей, едва достигал до противоположной стены. "Кромешный ад!" — промелькнуло в сознании Михаила.

— Господи! — воскликнул он, упав на колени рядом со своей арестантской торбой, — когда-то такой юноша, как я, воскликнул Тебе: "Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мною", спаси меня и сохрани в этом адском кошмаре, не дай мне убояться.