Ханс Беккер - На войне и в плену. Воспоминания немецкого солдата. 1937—1950

На месте казни был уже подготовлен широкий ров. Туда длинными колоннами согнали семнадцать тысяч евреев, которых должны были тут же расстрелять. Их собирали в группы; некоторые пребывали в изумлении, другие — в истерике, одни молились, другие — посылали самые страшные проклятия на головы своих палачей. Залп — и приходила очередь следующей группы, еще один залп — и еще одна группа. Так прошел примерно час. Я почувствовал, что больше не могу этого выдержать. Никто не взял себе за труд озаботиться тем, чтобы убедиться, что все жертвы действительно мертвы, что их не похоронят живыми, ранеными, но пребывающими в полном сознании. Среди расстрелянных были и женщины, прижимавшие к себе маленьких детей. Я и представить себе не мог, что где-то в мире, не говоря уже о Германии, могут существовать чудовища, подобные тем офицерам, что отдали приказ на проведении подобной процедуры и командовали казнью. В течение последующих дней я был весь во власти ужаса от тех событий.

Но долг солдата потребовал, чтобы я вернулся на фронт. Прошло несколько дней боев на отдельных участках, после чего линия нашей обороны дрогнула. Русские становились все сильнее, мы теряли отдельные позиции, потом отвоевывали их назад, чтобы вновь потерять. Наконец, наступил день, когда началось отступление на всем нашем участке обороны. Мы отступали медленно, сохраняя порядок, но этот факт никого не мог обмануть: мы начали движение в обратном направлении. Отступая, я все время думал о том, что дела рук нашей полевой жандармерии в тылу теперь больно ударят против нас самих. (Все же обычно массовые расстрелы, подобные вышеописанным, осуществлялись силами специальных зондеркоманд. — Ред.) Зверство и жестокость порождают ответную жестокость.

В это время меня направили в небольшой городок с населением в несколько тысяч человек на должность специалиста по артиллерийскому вооружению. Городок назывался Козелец и находился примерно в тысяче километров от линии фронта. У меня в подчинении было семь солдат, собранных из разных частей, грузовая автомашина и несколько лошадей. Нашей задачей был подрыв захваченных у противника снарядов, которые не могли быть использованы нашей артиллерией, а также сбор орудий и другой техники, разбросанной на обширной прилегающей территории (это район Киевского котла, где в окружение в сентябре 1941 г. попали 452 700 советских воинов, большая часть которых была пленена или погибла. — Ред.).

Недавно меня повысили в звании до фельдфебеля, и мое новое звание и необременительные обязанности позволяли мне вести довольно беззаботную жизнь. Единственной опасностью для меня и моей группы была угроза со стороны партизан. Мы знали, что они действовали в том районе довольно крупными силами, вокруг городов, в лесах и в небольших деревнях. Немецкие солдаты довольно часто попадали в устроенные ими засады, но мне везло, и со мной такого не происходило.

В то же время многие местные жители были настроены к нам достаточно дружелюбно. Мне часто приходилось пить с ними самогонку или водку, и, насколько я мог судить, все они были добрыми людьми, несмотря на то что страдали от голода и других лишений военных времен. Увидев меня, они еще издалека приветствовали меня словами «здравствуйте, господин». Поскольку я тогда не мог произнести на русском языке ни слова, мне приходилось полностью полагаться на своего переводчика, который был родом из Чехословакии.

— Скажи, — как-то обратился я к нему, — почему эти люди настроены так дружелюбно? Они что, действительно так любят нас или просто запуганы?

— Извините, если вас разочарует мой ответ, — ответил он, — но они так себя ведут, потому что боятся до смерти.

Мое прошлое «общение» с нашей полевой жандармерией давно должно было заставить меня понять это, но мы все хотим, чтобы нас любили, и я надеялся, что местные крестьяне видят во мне совсем другого человека.

Здание, занимаемое полевой жандармерией, располагалось недалеко от дома, который занимала моя команда. Мой предшественник был там частым гостем, поэтому как-то полицейские зашли познакомиться со мной. Не раз, когда им было нужно, я давал им наш грузовик.

Как-то их командир снова попросил у меня машину, заодно отдав дополнительные распоряжения. Я должен был сам отправиться на ней вместе с водителем и двумя вооруженными солдатами-охранниками. Над кузовом должен был быть натянут тент. Я сразу же заподозрил, для чего делаются эти приготовления, и сделал все, чтобы увильнуть от этого задания. К сожалению, у меня ничего не получилось.

Так, сам того не желая, я стал свидетелем еще одной массовой казни. И снова мне понадобилось много времени, чтобы отойти от шока. Я начал размышлять о том, сколько времени должно пройти, пока я сам не превращусь в такое же жестокое чудовище. Я знал, что не более чем сто лет назад люди все еще любили посещать места проведения казней так, как сейчас ходят в кино. В первый раз, наверное, ты уходишь с подобного зрелища с чувством ужаса в груди, да и во второй раз переживаешь день или два. Но приходит момент, и ты начинаешь получать от всего этого какое-то жуткое удовольствие, оно начинает тебя развлекать.

Осужденных перевозили из тюрьмы к месту казни, примерно в трех километрах от города, в крытых грузовых машинах. Там заранее были приготовлены ямы-рвы длиной примерно пятьдесят метров, шириной тридцать и глубиной пять метров. Рвы уже были готовы принять человеческие жертвы. На рассвете мой грузовик в числе других машин был подан задом к воротам тюрьмы. Рядом с каждой машиной стоял полицейский чин с пистолетом.

Двери распахнулись, и оттуда погнали толпу людей в гражданской одежде: пожилые мужчины и женщины, несколько более молодых мужчин, матери с маленькими детьми и даже с младенцами на руках, а также совсем молоденькие девушки, отказавшиеся «сотрудничать» с полицейскими начальниками. Эти люди не были евреями. Скорее всего, это и были те самые партизаны, которые всем доставляли столько хлопот и которых все боялись. Всех их загоняли в грузовики и заставляли вставать там на колени, наклонив головы. Сзади стояли вооруженные охранники.

Когда машины прибыли на место и остановились, полицейские с руганью вытолкали жертв из кузовов, щедро нанося удары самым нерасторопным. Они заставили всех лечь на землю лицом вниз, а затем переводчик сказал этим людям, что они должны делать. По сигналу, что на самом деле означало сильный удар по спине винтовочным прикладом, они должны были бежать ко рву и, спрыгнув туда, снова ложиться лицом вниз, на этот раз поверх трупов тех, что уже были расстреляны раньше. Только самая первая партия имела «привилегию»: она ложилась лицом на землю, а не на тела своих мертвых товарищей.