Андрей Тарковский - Мартиролог. Дневники

В Англии с успехом вышла картина. В Америке тоже — с невероятно хорошей прессой.

Японцы тоже организуют какой-то фонд и просят объяснить, почему знаменитый режиссер так беден.

1. Для Пио (срочно) «Жанна д’Арк» (звонить Андрюше [Яблонскому]).

2. Последняя глава [ «Запечатленного времени»] (срочно). (И для Рапетти.)

3. Письмо японцам (тезисы) с фантомом-Яблонским.

4. Письмо Биллу Пенсу и Стелле.

5. Благодарность за розы (Лариса).

6. Узнать цену моих проданных фильмов. Скорее. (У Домана? Нет?) Узнать, что значит продажа копии. Без исходных материалов? И дешевле?

7. Франко. Камин во Флоренции.

8. Срочно. Интерьер в S. Gregorio и начать строить. Гаэтано (?!) говорит — два месяца и 50–60 млн + стена и мостовая + каменная площадка + у дома + лесенки и стенки + глициния.

9. Сухие деревья и дрова (Пачифико).

10. Долг Ане за телефон.

11. Поставить «опель» на место.

12. Андрюше учиться водить машину.

13. В S. Gregorio решить вопрос с водой (бассейн).

14. Поздравительные письма: Антониони, Вернеру и его болгарину с его женой, Анне-Лене, Михалу, Томмази.

15. а) С адвокатом составить документ, запрещающий печатать и рукописи и отрывки где бы то ни было без специальных переговоров. Опубликовать, б) Может быть, отказаться от других текстов в « Figaro ».

16. Не потерять Карло Томмази (Австрия). Порядочнейший человек и мастер, конечно.

Все время в постели без сидения, и даже трудно ходить п/б. Боль в спине и в тазу (нервы). Ноги не двигаются. Леон не понимает — почему здесь боль. Я думаю, старинный радикулит, обострившийся химией. Делает химиотерапию. Болят очень обе руки. Тоже в духе невралгии. Какие-то шишки. Очень я слаб. Умру?

Есть вариант — больница, и быть под наблюдением врача, который меня лечил в Сарселе.

«Гамлет»?

Если бы сейчас избавиться:

1. от болей в спине, а затем

2. в руках —

то можно было говорить о восстановлении после химиотерапии. А сейчас на восстановление нет сил. Вот в чем проблема.

Негатив, разрезанный почему-то во многих случайных местах…

16 декабря Андрей Тарковский поступил в клинику Хартман в Нюи-сюр-Сен, где скончался в ночь с 28 на 29 декабря. Отпевание прошло 3 января 1987 года в соборе Александра Невского на улице Дарю в Париже, в присутствии семьи, друзей, поклонников и представителей правительства Франции. На ступенях церкви Мстислав Ростропович простился с великим режиссером, сыграв сюиту для виолончели И. С. Баха. Вдова Андрея, Лариса, отказалась от предложения советских властей похоронить Тарковского в Москве. По завещанию, прах Андрея Арсеньевича Тарковского покоится на русском православном кладбище в Сен-Женевьев-де-Буа под Парижем.

Антипенко Александр — с. 4, 121, 144, 151, 157, 159, 162, 170, 189, 304, 308

Балдин Борис — с. 380

Барда Клив (для «Covent-Garden») — с. 515

Браун Ирина — с. 520, 564

Бруни Бруно — с. 467

Васюкевич Юрий — с. 43

Войчик Тадеуш — с. 66

Гневашев Игорь — с. 146

Горнунг Лев — с. 8, 9,10, 11, 12,13,14, 38,127,231

Губаев Фарит — с. 239, 248, 260

Летвалл Ларс-Олоф — с. 544, 554, 598

Мурашко Владимир — с. 22, 35, 40, 52, 75, 86, 90, 101, 108, 112, 126, 130, 135, 178, 181

Найденов Алексей — с. 49, 56, 80, 133

Пинхасов Георгий — с. 192, 353

Тарковский Андрей Андр. — с. 573

Тер-Ованесов Георгий — с. 16

Товоли Летиция — с. 210, 217, 225

Шмитт (для «Stern») — с. 549

Gamma Париж — с. 569

Photo Traverso Канны — с. 488

Автор неизвестен — с. 20, 37, 62,114, 153,168,182,183, 214, 255, 361, 376, 383, 457, 460, 469, 512, 523, 528, 532, 533, 535

Международный Институт имени Андрея Тарковского будет благодарен за информацию о фотографиях, авторы которых нам не известны.

Андрей Тарковский и Лариса Тарковская на съемках «Жертвоприношения», Готланд, Швеция

23 апреля 1979 Письмо в газету «Известия», 8 апреля 1979 года:

Уважаемые товарищи! Вам пишет один из тех, кто 8 января 1977 года ехал в том самом вагоне московского метро, где произошел взрыв. Я был тогда не один. Со мной были жена Валя, пятилетняя дочка Лариса и младший брат — десятиклассник Ваня, приехавший ко мне в гости в Москву на школьные каникулы. Вани теперь нет в живых. Жена и дочка до сих пор не могут оправиться от тяжелых ранений.

Я дважды пережил свое горе. Первый раз — после взрыва бомбы, когда едва пришедший в сознание от контузии и потери крови пытался в пороховом чаду отыскать своих родных. Помню стоны покалеченных детей и женщин, лужи крови, крики о помощи, изувеченные тела. Разве забудется такое?

Второй раз я вновь пережил это в зале Верховного суда СССР, где шел процесс над убийцей Затикяном и его сообщниками. Я там присутствовал как пострадавший. Вместе со мной о происшедшем в метро рассказывали и другие незнакомые мне люди: молодая женщина, у которой на глазах умер муж, мать, со слезами вспоминавшая тяжелое ранение сынишки-школьника, и многие другие.

Я лично видел этих убийц. И не только я. На процессе находились сотни людей — и москвичи, и граждане других городов России и Армении. Это были рабочие, инженеры, служащие, молодые и пожилые, мужчины и женщины. Со многими я познакомился. Они подходили ко мне и другим пострадавшим, выражали свое сочувствие нашему горю.

Почему я пишу об этом сейчас? Ведь прошло уже два года после страшного взрыва. Да потому, что этих подлых негодяев, заложивших бомбу в метро, кое-кто на Западе (да и у нас!) пытается взять под защиту. Толкуют о «слишком суровом приговоре», о каком-то алиби… Более того — стремятся выдать их за «противников строя»! Позвольте спросить, при чем здесь строй, если отпетые убийцы хладнокровно и расчетливо подняли руку на невинных людей?

Меня особенно возмущает, что в эту позу встали те, кто считает себя «интеллектуалами-гуманистами». Первоисточником клеветнической информации, распространенной среди иностранных корреспондентов, как об этом сообщили радиостанции Запада, является академик А. Сахаров.

Именно он разглагольствует о «невиновности» привлеченных к уголовной ответственности. Это не ново для Сахарова. Как известно из газет, еще в 1977 году он был предупрежден Прокуратурой СССР о недопустимости распространения провокационных слухов о взрыве в метро. Уже тогда боль потерпевших не трогала человеческих чувств этого академика. Я имею право бросить ему этот упрек, так как перед моими глазами была и смерть многих людей, и сами преступники, и неопровержимые свидетельства их вины.