Владимир Ильин - Партизаны не сдаются! Жизнь и смерть за линией фронта

— А картошки нигде не было, что ли? — спросил Цымбал.

— Нет. Картошку у населения всю забрали немцы. И народ, оставшийся в деревне, сам голодает. Поэтому многие из них подались в соседние деревни, через которые немцы не проходили во время блокады и не тронули там ничего у населения.

— Ну ладно, что поделаешь, если и в деревне люди голодают. А что нам делать с этим тестом? Может быть, оно отравлено?

— Да не может быть. Оно было в доме спрятано так, что я его нашел чисто случайно.

Ощипав курицу и нанизав ее на шомпол, мы принялись на небольшом огне костра готовить себе обед. В кустах нашли старое ржавое ведро, из которого сделали что-то похожее на противень, на который разложили сделанные из теста лепешки, и их тоже положили на угли этого костра. Приготовленный таким образом скудный обед на пятерых мы мгновенно съели, даже не почувствовав утоления голода. После этих кислых лепешек есть хотелось еще сильнее.

Часов в шесть вечера мы отправились в сторону озера Селява. На нашем пути часто встречались деревни. В небольшие деревни мы заходили, а большие обходили стороной. В одном доме нам дали небольшой кусок хлеба, испеченного наполовину из картошки. Так мы шли без останова весь остаток дня и всю ночь. Часам к трем утра, когда стало уже светать, мы приблизились к деревне, в которой, как нам сообщили местные жители, находится большой немецкий гарнизон. Эта деревня стояла на высотке в километре от опушки большого леса, за которым и должно было находиться озеро Селява.

Мы подошли к ней с южной стороны, а с восточной и западной она была окружена сильно заболоченным кустарником. За деревней на ее северной стороне шла дорога в лес, около которого находился небольшой деревянный мост, перекинутый через болото и речку.

— Вот что, товарищи, нам нужно запастись питанием, — предложил Цымбал. — В деревнях нашей партизанской зоны, куда мы сейчас идем, наверняка немцы все забрали у жителей, и там народ голодает, поэтому в этой деревне нам нужно сделать заготовку продовольствия.

— Товарищ командир, вон тот дом, видите? — показал рукой Василий на большой дом с очень большим двором на задворках. — Наверняка там живет какой-нибудь полицай. Давайте зайдем к нему и посмотрим, что там во дворе.

Возможно, в том доме и не было никакого полицая, но нам некогда было раздумывать над этим, так как стало уже почти совсем светло и надо было спешить, пока нас не заметили в этом гарнизоне немцы. Скрытно подойдя по задворкам к этому дому и открыв дверь во двор, мы увидели двух свиней, корову, подтелка, несколько овечек и гусей.

— Да, этот хозяин крепко живет, — шепотом сказал мне Цымбал.

— Смотрите, здесь целая стопка немецких пустых мешков, — вдруг сообщил Василий. — Точно, здесь живет полицай.

— Ребята, ловите гусей и кладите их в эти мешки, — приказал Цымбал.

Гуси подняли шум, но никто на этот шум из дома не появился. Нагрузившись мешками с гусями, мы вышли со двора. Солнце уже ярко светило над горизонтом, и мы, подвергая себя большому риску быть обстрелянными из немецкого гарнизона, быстрым шагом направились по восточной окраине этого населенного пункта к лесу. Возможно, немецкие часовые под утро крепко заснули на своем посту, а может быть, они были уверены, что партизан сейчас в этом районе нет, и спокойно спали в своем гарнизоне. Но так это было или иначе, тем не менее нам удалось без единого выстрела, почти под самым носом у немцев, перейти через мост и углубиться в лес. Пройдя по лесной дороге с километр, мы почувствовали, как сильно устали. Наши ноги почти не слушались нас.

— Эй, ребята, давайте немного отдохнем, — предложил Цымбал.

— Да, пора передохнуть, — подтвердил я.

Сбросив со своих плеч мешки с гусями, мы прилегли на краю дороги под высокими соснами. Бессонная ночь и сильная усталость оказали свое воздействие. Мы даже не заметили, как почти мгновенно все заснули крепким сном. Сколько времени мы проспали, не знаем, но на нас натолкнулся один из местных жителей, который шел в том же направлении, куда и мы. Увидев нас неподвижно лежащими в лесу в разных позах, он подумал, что это лежат партизаны, убитые немцами. Но когда подошел поближе к нам и увидел, что мы крепко спим почти на самой дороге, тогда решил разбудить нас, так как боялся, что нас сонных могут застать немцы.

Мы так крепко спали, что он еле-еле нас разбудил. Заспанные и перепуганные неожиданным появлением неизвестного нам человека, мы уже схватились за свои автоматы, но потом, убедившись, что этот мужчина нас разбудил с благими намерениями, и окончательно проснувшись, мы спросили его:

— Скажите, далеко еще до ближайшей деревни?

— Нет, километров пять, не больше.

— А там поблизости есть немцы или полицаи?

— Нет там сейчас никого, ни немцев, ни полицаев, ни партизан, — ответил он, а потом предложил: — Пойдемте со мной, я как раз иду в ту деревню, которая стоит на берегу озера Селява.

С трудом поднявшись и еле передвигая свои затекшие ноги, мы двинулись вслед за ним.

— Слушай, Андрей, — сказал я, — что-то у меня неладно с ногами. Они совсем меня не слушаются.

— Я и вижу, что ты еле переставляешь их. Я еще подумал, что с тобой такое происходит? Ну, давай пойдем потихоньку. Как-нибудь дойдем эти пять километров.

Мы с Андреем сильно отстали от своих товарищей, которые теперь шли впереди с нашим проводником. Часа два шли мы эти пять километров. Наконец впереди показалась небольшая деревня дворов в двадцать, а может быть, и меньше, стоящая прямо на берегу озера. Это была деревня Худово. Придя в нее, я больше не мог терпеть сильной боли в ногах и тут же решил снять сапоги и посмотреть, что там с ними происходит. С помощью своих товарищей я еле смог снять с сильно отекших ног эти сапоги. Когда посмотрел на обнаженные ноги, то увидел, что они сильно отекли и посинели, а в отдельных местах были какие-то язвы. К вечеру ноги так сильно распухли, что уже сапоги я больше одеть не мог. Наш проводник, оказавшийся приветливым хозяином дома, в котором мы остановились, принес со двора телячью кожу, из которой выкроил и сделал мне что-то похожее на лапти. Обувшись в эту примитивную обувь и согрев в ней свои больные ноги, я почувствовал некоторое облегчение.

Мы с Андреем решили остановиться в этой деревне и произвести тщательную разведку во все стороны. Деревня Худово, где мы остановились маленьким партизанским гарнизоном, располагалась на западном берегу озера Селява, а на противоположном берегу, несколько севернее, оказалось, находится деревня Колодница, в которой мы были со своим отрядом до начала блокады.

Прошло несколько дней, и наш небольшой отряд пополнился новыми партизанами, пришедшими из блокады. Здесь были и гудковцы, и леоновцы, и заслоновцы, и партизаны из других бригад. Проверить прибывших к нам людей, действительно ли они партизаны, было очень трудно, но мы верили им, так как видели их осунувшиеся и сильно исхудавшие лица, когда они появились в нашей деревне. Они нам рассказывали обо всех тех переживаниях, которые им пришлось испытать в блокаде. Местные жители деревни, слушая рассказы пришедших партизан, все больше и больше проникались к ним своим теплом и доброжелательством, как к людям, попавшим в большую беду. Подростки и старики деревни организовали рыболовецкую бригаду и ловили для нас в озере рыбу. Женщины делились с нами теми скудными запасами картошки и других продуктов, которые еще остались у них после зимы. Одним словом, приняли нас в этой деревне, как своих близких и родных.