Владимир Ильин - Партизаны не сдаются! Жизнь и смерть за линией фронта

Одна из женщин вдруг решительно сказала:

— Так что же мы стоим, надо же оказать помощь солдату.

И женщины захлопотали вокруг меня. Одна из них принесла из дома какую-то подстилку. Они положили меня на нее. Другая женщина принесла теплой кипяченой воды. К этому времени подошла и учительница, о которой мне говорили дети. Она — женщина средних лет, с мужественным и очень приветливым лицом — принесла с собой школьную аптечку с бинтами, ватой и йодом. Женщины помогли мне раздеться, обмыли мои раны, обработали раствором йода и вновь забинтовали свежими стерильными бинтами. Я никогда не забуду оказанной мне помощи. Дорогие женщины! Живы ли вы и помните ли того солдата, которого вы с такой материнской заботой приняли в своей станице?

Женщины предлагали мне остаться. Мало того, они также сообщили, что у них уже лежат в школе два раненых солдата в очень тяжелом состоянии. Один из раненых совсем плохой и, наверное, сегодня умрет.

Но у меня была твердая мысль обязательно догнать свой батальон, и я стал просить женщин, чтобы меня подвезли на повозке в ту сторону, куда он отходил. Я предполагал, что он отошел к нашему эшелону и находится там в обороне. По моим расчетам, железная дорога уже недалеко.

— Женщины, дорогие вы мои, — сказал я, — мне совсем нельзя оставаться здесь у вас. Мне нужна настоящая медицинская помощь. У меня в ноге большой осколок мины, который нужно удалить. А это может сделать только врач-хирург. Да кроме того, я не хочу вас подвергать опасности преследования со стороны гитлеровцев. Немцы расстреливают всех, кто у себя дома скрывает раненых советских солдат.

— Да, да, это правда, — подтвердила мои слова одна из женщин.

В это время к нам подошли несколько молодых парней. Учительница, увидев их, обратилась к ним:

— Слушайте, хлопцы! У нас есть в колхозе лошади? Запряг бы ты, Вася, лошадь, да и отвез этого солдата к железной дороге.

— Хорошо! Мы сейчас это сделаем, — ответили ребята и побежали запрягать в повозку лошадь.

Пока мы ждали их, женщины наперебой расспрашивали меня: кто я такой, откуда родом, о моих родителях и т. д.

Через некоторое время на улице появилась повозка, в которую была запряжена хорошая лошадь. Женщины помогли мне подняться в нее, и Вася меня повез к железной дороге. Сидеть на трясшейся и подскакивающей на каждой ухабе подводе я совсем не мог. Осколок мины в ноге давал о себе знать. При каждом сотрясении повозки я ощущал страшную боль в ноге. Всячески приспосабливался держаться в повозке, чтобы как можно меньше была эта боль. Иногда мне это удавалось. Вконец измучившись от этой тряски и боли, я спросил кучера:

— Вася! Долго еще нам ехать до железной дороги?

— Нет. Потерпите еще немного, осталось километра два.

В степи впереди нас появился какой-то населенный пункт. Эта деревня или станица примыкала южным концом к железной дороге. И вдруг Вася резко остановил лошадь и испуганно сказал мне:

— Смотрите! Там на краю хутора ходят немцы.

Я внимательно посмотрел в сторону этого хутора, но никаких немцев не увидел. Видимо, Вася боялся ехать дальше. Совершенно измученный этой тряской в повозке, я и сам был рад закончить столь адское испытание. Поэтому я сказал ему:

— Спасибо тебе, Вася, дальше я пойду сам.

Попрощавшись с ним, я слез с повозки. Вася поспешно повернул ее и, стегнув кнутом лошадь, галопом помчался к себе домой.

Проводив Васю грустным взглядом, я медленно двинулся в сторону одной из посадок, которыми были обсажены поля в кубанской степи. В хутор, где Вася разглядел немцев, я не пошел, а решил заночевать в степи.

Уже стало вечереть. Подойдя вплотную к посадке, я обнаружил, что в ней полно бездомных свиней, которые нашли ночлег под деревьями. Недалеко в степи лежали большие копны обмолоченной соломы. Облюбовав одну из них, я еле-еле добрался до нее и замертво свалился в эту копну.

Я совсем не помню, как лежал в ней. Видимо, всю ночь был в обморочном состоянии. Очнулся я только утром, когда солнце было уже высоко в небе. С огромным трудом я поднялся с соломы, которая подо мной была вся в крови. Всю ночь из раны в боку текла кровь. Потеряв много крови, я никак не мог встать на ноги. Голова сильно кружилась. Во всем теле у меня была страшная слабость. Опираясь на палку, с которой не расставался, я поднялся на ноги и пошел в сторону хутора, к которому мы ехали вчера с Васей. Теперь мне было все равно, есть ли в этом хуторе немцы или их там нет. Я не мог быть больше один, так как мне нужна была помощь людей. Несмотря на то что я уже больше суток ничего не ел, есть совсем не хотел, только очень хотелось пить. Солнце уже сильно грело, а мне было холодно.

Не успел я пройти и нескольких шагов, как в небе очень низко, почти на бреющем полете, появился немецкий транспортный самолет со своими черными крестами на крыльях. Он летел вдоль железной дороги в сторону Армавира. Никто его не обстреливал, и я окончательно понял, что своего батальона уже не догоню. А главное, что эта территория Кубани уже оккупирована гитлеровской армией.

Я вышел с поля на проселочную дорогу. Навстречу мне шел пожилой мужчина с мальчиком. Поравнявшись со мной, они остановились, и мужчина спросил меня:

— Куда же вы теперь идете? Кругом немцы.

— Я сам не знаю, — ответил я.

На мой неопределенный ответ мужчина только покачал головой и пошел дальше своей дорогой.

Подойдя к хутору, я увидел большую группу местных жителей, женщин и стариков, которые кто на тележках, а кто просто в корзинках или в руках несли какие-то предметы и шли в сторону хутора от железной дороги. Один из стариков, увидев меня, отошел от этой группы жителей и быстрым шагом подошел ко мне. Внимательно осмотрев меня с ног до головы, спросил:

— Вы что, сильно ранены?

— Да, — ответил я.

— Вы, наверное, ничего не ели? Идите вон в ту хату с зелеными окнами. Это моя хата, а я сейчас приду туда.

Сказав это, он быстро зашагал в сторону железной дороги, которая мне теперь была хорошо видна.

Я подошел к той хате, на которую мне указал старик, и остановился в нерешительности у калитки невысокой ограды, которой была огорожена хата и весь двор. Увидев меня, из хаты вышла пожилая женщина с красивым приветливым лицом. Она пригласила меня зайти к ним во двор, как будто знала меня уже давно. Это меня очень изумило. Пользуясь этим приглашением, я поспешил войти через калитку во двор.

Увидев мою окровавленную гимнастерку и брюки, на которых были следы запекшейся крови, она всплеснула руками и вскрикнула:

— Батюшки! Да вы же ранены! Как же это вы дошли до нашего хутора? Боже мой, да на вас же лица нет! Скорее садитесь на эту вот лавку, а я сейчас вам принесу молока. — И она быстро ушла в свою хату.