Станислав Зарницкий - Чичерин

Заночевали в сторожке. В шесть часов разведали, что на ближайшей станции делегацию ожидает вагон-ресторан. Ехать туда пришлось товарным поездом, который стоял в полутора верстах от сторожки. На станцию прибыли только к полудню.

Делегацию встретили неласково, даже забыли покормить. Но что бы там ни было, после еще одной пересадки без особых приключений 28 февраля 1918 года прибыли в Брест.

В Брестской крепости во всем ощущался строгий военный порядок. Отдыхать не пришлось: немцы созвали заседание председателей делегаций, чтобы обсудить один вопрос — повестку дня ближайших заседаний. Впрочем, русскую делегацию сразу же предупредили, что остальные делегации два дня ожидали ее прибытия и поэтому уже успели выработать условия мира. Было похоже, что немецкая сторона спешит предъявить ультиматум и не намерена вести переговоры.

Германский представитель заявил, что в распоряжении русских всего трое суток, и уточнил: «Трижды по 24 часа».

На следующий день к назначенному времени все собрались в зале бывшего офицерского собрания. Четыре русских делегата заняли место за столом президиума. Напротив торжественно восседали четыре председателя противной стороны. Дипломаты затянуты во фраки, их накрахмаленные манишки поражали снежной белизной, военные эксперты — в блистающих золотом мундирах.

В четверть двенадцатого германский посланник фон Розенберг открыл первое заседание.

Посланник монотонно читал статьи проекта мирного договора. Георгий Васильевич, не дожидаясь перевода, быстро записывал их содержание, бегло отмечал первые впечатления. По каждой статье можно возражать, но… договор обсуждению не подлежит.

3 марта на последнем заседании председатель русской делегации заявил:

— Мы, уполномоченные нашим правительством, готовы немедленно подписать мирный договор, отказываясь от всякого его обсуждения как совершенно бесполезного при создавшихся условиях.

Фон Розенберг в знак согласия кивнул головой, его коллеги но скрывали своего удовлетворения.

В четыре часа того же дня в зале собрались все делегации, и вот немецкий, венгерский, болгарский и турецкий тексты договора — русского текста еще нет — подписаны.

Первый в жизни Чичерина договор.

Быстро собрались к отъезду. Из казино неслись звуки оркестра. Там на парадном обеде, на который «забыли» пригласить русских дипломатов, Леопольд Баварский поздравлял «победителей».

Домой ехали в подавленном состоянии, говорить не хотелось, возвращение было нерадостным.

Но как изменилось за эти пять дней отношение населения к оккупантам! Перемена была разительная. Те, кто только недавно осыпал оскорблениями советскую делегацию, теперь умоляли защитить их от немецких насилий.

На душе у Чичерина было неспокойно. Чувство это усилилось оттого, что даже многие стойкие большевики выступали против договора.

«Я бесконечно долго колебалась, — вспоминает Е. Стасова, — никак не могла себе уяснить, где правда, и только непоколебимая уверенность Владимира Ильича, его указания на то, что мы не сможем убедить солдат (крестьянскую массу) идти сейчас на войну, что мир, мир во что бы то ни стало, — это клич нашей крестьянской массы, и что без нее мы проиграем больше, чем заключив мир, его категорическое заявление, что в противном случае он выйдет из правительства и из ЦК, заставили меня принять решение и голосовать с ним вместе. А через несколько дней я была в кабинете у Владимира Ильича, когда Карахан привез самый текст Брестского мирного договора и хотел развернуть его и показать Владимиру Ильичу. Ильич категорически запротестовал:

— Что вы хотите, чтобы я не только подписал этот похабный мир, но еще стал бы его читать. Нет, нет, никогда!»

Чичерину иногда казалось, что на него смотрят как на главного виновника брестского позора, обвиняют в сговоре с немцами.

Напряженно готовился он к IV Чрезвычайному Всероссийскому съезду Советов рабочих, солдатских, крестьянских и казацких депутатов. Помощников в это время рядом не оказалось, аппарат НКИД еще находился в Петрограде.

Съезд должен был решить вопрос: быть или не быть войне? Чичерин весь в работе. Крикливым фразам меньшевиков и левых эсеров нужно противопоставить четкую, убедительную аргументацию, трескучей демагогии — неопровержимую логику фактов, неумолимость жестокой действительности.

13 марта Ленин подписал постановление Совета Народных Комиссаров, согласно которому нарком по иностранным делам Л. Д. Троцкий освобождался от занимаемой должности и временно народным комиссаром назначался Г. В. Чичерин.

На следующий день в здании бывшего Дворянского собрания собрался IV съезд Советов.

Открыл съезд Свердлов. И сразу же слово было предоставлено Чичерину.

Георгий Васильевич заметно волнуется, его голос звучит тихо.

— Товарищи, — обращается он к депутатам, — те чрезвычайно тяжелые условия мира, ратификация которых предлагается нынешнему собранию, были в буквальном смысле слова продиктованы нам германским империализмом в то время, когда русская армия была демобилизована и отступала, не оказывая никакого вооруженного сопротивления. В это время германская армия совершила вооруженное наступление на беззащитную Россию, и она совершила это наступление под лозунгом восстановления порядка…

Докладчик подробно излагает содержание Брестского договора, говорит о международной обстановке, породившей его.

После него слово предоставляется Ленину.

Необходимость подписания мирного договора с Германией ясна большинству депутатов. Но Чичерин, сидя у колонны, внимательно следит за залом: поймут ли депутаты неизбежность Брестского договора так же, как он? Заседание закрывается, возбужденные делегаты еще долго не расходятся: в зале, в коридорах, на лестницах спорят, взвешивают все «за» и «против».

15 марта на заседании выступает лидер меньшевиков Мартов, его бывший друг. Он обрушивается на политику большевиков, сравнивает съезд с «волостным сходом», где капитан-исправник требует от темных крестьян подчиниться решению без рассуждений.

Он пугает историей, грозит будущим, которое-де вынесет большевикам обвинительный приговор. Он предостерегает делегатов от того, что видит лишь он, провидец Мартов.

Несмотря на все призывы меньшевиков и эсеров, договор был ратифицирован подавляющим большинством голосов. В знак протеста левые эсеры вышли из состава Совнаркома, однако остались во ВЦИК. Они решили бороться против мира с Германией всеми средствами.

После съезда текущие дела поглотили у Чичерина все время. НКИД готовился к эвакуации из Петрограда в Москву. Упаковывались дела, составлялись списки очередности выезда сотрудников. И снова на сцене появились бывшие чиновники. Это они распространили слухи о том, что новые власти «эвакуируют даже половые щетки и ночные горшки». Поговаривали, и довольно открыто, что большевики бегут, что в Северной области будет образовано новое министерство иностранных дел, что старые чиновники займут там свои прежние посты и развернут деятельность против Советской власти.