Игорь Князький - Калигула

Помимо поклонников Исиды Тиберий покарал и астрологов. Они были изгнаны из Рима, но тем из них, кто просил помилования и обещал оставить свое ремесло, принцепс великодушно даровал прощение {122} 122 Светоний. Тиберий. 36 . Наиболее суровую кару из иноплеменников при Тиберии понесли иудеи: «Молодых иудеев он под видом военной службы разослал в провинции с тяжелым климатом; остальных соплеменников их или единоверцев он выслал из Рима под страхом вечного рабства за ослушание» {123} 123 Там же. .

В чем была причина гнева Тиберия на иудеев? Любопытное объяснение его дает римский историк иудейского происхождения Иосиф Флавий: «В это время из Иудеи бежал человек, боявшийся обвинения в нарушении некоторых законов и наказания за это. Вообще это был гнусный человек. Он тогда проживал в Риме и соединился здесь с тремя подобными ему негодяями. К ним примкнула Фульвия, знатная женщина, принявшая иудаизм. Они убедили ее послать пурпур и золото в иерусалимский храм, и когда та сдала им это, то они присвоили его себе, как то и было их первоначальным намерением. Тиберий, которому по желанию Фульвии сообщил об этом муж ее Сатурнин, бывший с императором в дружественных отношениях, распорядился изгнать из Рима всех иудеев. Консулы выбрали из них четыре тысячи человек и послали их в качестве солдат на остров Сардинию. Гораздо большее число, однако, они предали казни, потому что те отказались от участия в военной службе, благодаря запрещению этого иудейскими законами.

Таким образом, иудеи, вследствие гнусности четырех человек, были изгнаны из города» {124} 124 Иосиф Флавий. Иудейские древности. XVIII, III, 5; IV, 1. . Принцепс желал пресечь влияние чужеземных культов на римлян и уменьшить число иноплеменников в столице. Культ Исиды из всех пришедших с Востока культов был самым сильным и имел безусловный успех в Риме. Иудейская же община, должно быть, раздражала Тиберия не столько многочисленностью, сколько своей замкнутостью, будившей всяческие подозрения.

Подозрительность вообще была свойственна натуре Тиберия, следствием чего и стало все более частое применение в Риме закона, составившего худшую славу преемнику божественного Августа. И здесь невольно приходят на ум строки Михаила Булгакова из романа «Мастер и Маргарита», с замечательной точностью передающие силу воздействия этого закона на умы римлян.

Прокуратор Иудеи, не нашедший состава преступления в деле бродячего философа Иешуа Га-Ноцри, готов пощадить его и не утверждать смертный приговор, вынесенный несчастному Малым Синедрионом, но одно обстоятельство вынуждает его изменить свое решение:

«— Всё о нем? — спросил Пилат у секретаря.

— Нет, к сожалению, — неожиданно ответил секретарь и подал Пилату другой кусок пергамента.

— Что еще там? — спросил Пилат и нахмурился.

Прочитав поданное, он еще более изменился в лице. Темная ли кровь прилила к шее и лицу или случилось что-либо другое, но только кожа его утратила желтизну, побурела, а глаза как будто провалились.

Опять-таки виновата была, вероятно, кровь, прилившая к вискам и застучавшая в них, только у прокуратора что-то случилось со зрением. Так, померещилось ему, что голова арестанта уплыла куда-то, а вместо нее появилась другая. На этой плешивой голове сидел редкозубый золотой венец; на лбу была круглая язва, разъедающая кожу и смазанная мазью; запавший беззубый рот с отвисшей нижней капризною губой. Пилату показалось, что исчезли розовые колонны балкона и кровли Ершалаима вдали, внизу за садом, и все утонуло вокруг в густейшей зелени кипрейских садов. И со слухом совершилось что-то странное — как будто вдали проиграли негромко и грозно трубы и очень явственно послышался носовой голос, надменно тянущий слова: «Закон об оскорблении величества»» {125} 125 Булгаков М. А. Собрание сочинений: В 5 т. Т. 5. М., 1990. С. 30. .

Закон об оскорблении величества (Crimen laesae majestatis) изначально понимался римлянами как закон об оскорблении величия. И величия не какого-либо человека, пусть и высочайший пост занимающего, но величия всего римского народа. Именно так трактовал его великий оратор, философ и политик эпохи заката Римской республики Марк Туллий Цицерон {126} 126 Цицерон. Письма к друзьям. III, 11. . По утверждению Публия Корнелия Тацита, закон этот «был направлен лишь против тех, кто причинял ущерб войску предательством, гражданскому единству — смутами и, наконец, величию римского народа — дурным управлением государством. Осуждались дела, слова не влекли за собой наказания» {127} 127 Тацит. Анналы. I, 72. .

Действительно, Crimen laesae majestatis появился задолго до правления Тиберия — в 104 году до н. э. Инициатором его был знаменитый народный трибун Апулей Сатурнин, целью закона была защита римского народа, и в первую очередь он был направлен против неспособных полководцев. Никаких особых последствий закон Сатурнина не имел, но двадцать четыре года спустя его сумел оценить могущественный диктатор Рима Луций Корнелий Сулла. С 80 года до н. э. закон этот уже именовался в честь того, кто придал ему новое назначение: Lex Cornelia . Теперь он защищал не интересы народа в целом, но интересы высших должностных лиц Римской республики. При Августе «личностная» трактовка закона была усугублена. Закон Юлия, принятый при основателе принципата, уже мог применяться и в случае оскорбления личности принцепса и его семьи. В то же время сам Август законом об оскорблении величия, а с этого времени все-таки точнее говорить «величества», не злоупотреблял и всемерно старался демонстрировать милосердие и гражданскую умеренность: «Плебея Юния Новата он наказал только денежной пеней, а другого, Кассия Патавина, — только легким изгнанием, хотя первый распространял о нем злобное письмо от имени молодого Агриппы, а второй при всех заявлял на пиру, что полон решимости и желания его заколоть. А однажды на следствии, когда Эмилию Элиану из Кордубы в числе прочих провинностей едва ли не больше всего вменялись дурные отзывы о Цезаре, он обернулся к обвинителю и сказал с притворным гневом: «Докажи мне это, а уж я покажу Элиану, что и у меня есть язык: ведь я могу наговорить о нем еще больше», — и более он никогда не давал потом хода этому делу. А когда Тиберий в письме жаловался ему на то же самое, но с большей резкостью, он ответил ему так: «Не поддавайся порывам юности, милый Тиберий, и не слишком возмущайся, если кто-то обо мне говорит дурное: довольно и того, что никто не может нам сделать дурного»» {128} 128 Светоний. Божественный Август. 51. .

Став принцепсом, поначалу Тиберий старался следовать завету Августа: «…непочтительность и злословие, и оскорбительные о нем стишки он переносил терпеливо и стойко, с гордостью заявлял, что в свободном государстве должны быть свободны и мысль и язык. Однажды сенат потребовал от него следствия о таких преступлениях и преступниках, он ответил: «У нас слишком мало свободного времени, чтобы ввязываться в эти бесчисленные дела. Если вы откроете эту отдушину, вам уже не придется заниматься ничем другим: все по такому случаю потащат к вам свои дрязги». Сохранилась и такая речь его в сенате, вполне достойная гражданина: «Если кто неладно обо мне отзовется, я постараюсь разъяснить ему все мои слова и дела; если же он будет упорствовать, я отвечу ему взаимной неприязнью»» {129} 129 Светоний. Тиберий. 28. .