Игорь Князький - Калигула

Если, устраняя Друза, Сеян не только избавлялся от крайне опасного для него в будущем возможного принцепса, но и сам мог подумывать о достижении высшей власти, то выпад против вдовы Германика мог иметь дальний прицел: если удастся, направить неприязнь и на ее детей. Ведь трое сыновей Германика и Агриппины — Друз, Нерон и Гай — естественным образом претендовали на высшую власть в Империи после Тиберия.

Император ответил пространнейшим письмом, которое не могло не вызвать у Сеяна двойственных чувств. С одной стороны, Тиберий писал, что не станет противиться намерениям Сеяна и Ливии заключить новый брак, но в то же время напомнил, что его происхождение все же помеха для брака с представительницей семьи принцепса, ибо вызовет неудовольствие высших должностных лиц и знатнейших людей Рима. Что же касается Агриппины, то Тиберий выражал опасение, что в случае брака Сеяна и Ливии ее непримиримость разделит дом принцепса на два враждующих лагеря, а это, понятное дело, недопустимо. Наконец, нельзя не считаться с Антонией и Ливией Августой, матерью и бабкой вдовы Друза, мнение которых в сложившихся обстоятельствах имеет первостепенное значение.

Окончание же императорского послания было для Сеяна не только утешительным, но и вселяло самые радужные надежды: «Нет ничего столь высокого, чего бы не заслужили твои добродетели и твоя верность, и, когда придет время, я не умолчу об этом ни в сенате, ни перед народом» {150} 150 Там же. .

Сеян лишний раз убедился в значении отношения к нему Агриппины и невозможности завоевать расположение римской знати, окружавшей Тиберия в Риме. Поэтому его борьба против вдовы Германика будет усиливаться, а дабы оторвать Тиберия от зловредного влияния римской знати и высших магистратов, хитроумный префект, используя мнительность и подозрительность императора, вознамерился убедить его покинуть столицу и поселиться где-нибудь в приятном месте подальше от семи холмов Рима. Понятно, что в этом случае префект, оставаясь в Риме, являлся бы важнейшим доверенным лицом принцепса в столице. А поскольку вся связь императора с Римом неизбежно шла бы через преторианцев, Сеяну подчиненных, то он действительно становился бы вторым человеком в Империи.

В борьбе с влиянием Агриппины в императорской семье судьба благоприятствовала Сеяну. Некто Домиций Афр, бывший претор, обвинил двоюродную сестру вдовы Германика Клавдию Пульхру в разврате, в прелюбодеянии и, самое страшное, в ворожбе и злоумышлении на жизнь Тиберия. Над ней нависла грозная опасность, и мать Гая, чтобы спасти ее, обратилась непосредственно к Тиберию. Явившись в покои принцепса, она застала его за принесением жертвы своему приемному отцу Августу. Зрелище это только усилило гнев горячей и несдержанной Агриппины, и она в лицо открыто заявила Тиберию, что не подобает одному и тому же человеку заниматься закланием жертв божественному Августу и преследованием его потомков {151} 151 Там же. IV, 52. . Из этих слов прямо следовало обвинение самого принцепса в фабрикации дела Пульхры и в сознательном стремлении извести семью основателя принципата. Единственной же причиной преследования своей двоюродной сестры гневная Агриппина назвала ее преданность, добавив, что «незачем прикрываться именем Пульхры» {152} 152 Там же. . Тиберий же, остановив ее за руку, произнес греческий стих: «Ты, дочка, считаешь оскорблением, что не царствуешь?» {153} 153 Светоний. Тиберий. 53, 1.

Пульхра и ее любовник Фурний были осуждены, а их обвинитель Афр заслужил славу первостепенного оратора.

Что здесь произошло на самом деле — сказать сложно. Агриппиной, скорее всего, двигали родственные чувства и серьезные подозрения, что обвинение сестры будет использовано против нее. В то же время нам неизвестно, насколько добродетельна была Клавдия Пульхра. В конце концов, прелюбодеяние — не самый редкий порок. Не так давно Августу пришлось за разврат осудить собственную дочь. И вообще-то странной представляется мысль, что Домиций Афр, изобличая безнравственность Пульхры, метил и в Агриппину, славившуюся своей добропорядочностью и целомудрием. Думается, столь печальный оборот эта история приобрела как раз из-за мнительности Агриппины и ее несдержанности, толкнувших ее на несправедливое обвинение Тиберия, что было крайне неосторожно и не очень-то умно.

Тиберий, кстати, даже постарался смягчить ситуацию. Когда вскоре после случившейся размолвки Агриппина заболела, он навестил ее. Но примирения не произошло. Агриппина сначала долго плакала, потом стала осыпать императора упреками и наконец попросила его устроить ее личную жизнь, подыскав достойного супруга. Просьба не слишком удивительная, ведь вдова Германика была еще достаточно молода… Но Тиберий, и без того подозревавший Агриппину в желании царствовать, не мог не увидеть во внезапных мечтах невестки о замужестве проявления тех самых властолюбивых амбиций. Принцепс молча покинул ее, и сколько она затем ни обращалась к нему с этой просьбой, ответом ее не удостоил.

Сеян, внимательно следивший за развитием взаимоотношений Тиберия и Агриппины, не мог не радоваться происходящему. Чувствуя, что ветер дует в его паруса, он подослал к Агриппине мнимых доброжелателей. Те, пользуясь крепнущей неприязнью вдовы Германика к свекру, сумели убедить ее, что во дворце Тиберия для нее уже изготовлен яд, каковой ей в ближайшее время дадут в каком-либо кушанье на трапезе у императора.

Известно, что все горячие, вспыльчивые люди не только неосторожны, но и весьма доверчивы. Вот и Агриппина поверила коварным наушникам, ловко подосланным к ней Сеяном. И вот, во время обеда в императорском триклинии (столовой), возлежа за столом рядом с принцепсом, Агриппина подчеркнуто не прикасалась к еде, с угрюмым видом храня молчание. Наконец Тиберий, которого не могло не задевать такое поведение — а что оно означало, догадаться было легко, — решил проверить свои подозрения. Обед близился к концу. Согласно многовековой традиции он обычно завершался яблоками: «Аb ovo usque ad mala» («От яйца до яблока») — начало и завершение римского обеда. Похвалив стоявшие перед ним плоды, Тиберий протянул Агриппине яблоко, но та, не отведав угощения, передала его рабам. Трудно было сильнее оскорбить императора, тем более что подозрение было необоснованным и незаслуженным.

Тиберий ни слова не сказал оскорбившей его невестке, но, обратившись к Ливии Августе, заметил, что не будет ничего удивительного в том, если он примет суровые меры против той, которая обвиняет в намерении его отравить ее {154} 154 Тацит. Анналы. IV, 54. . После этого он перестал приглашать Агриппину к своему столу {155} 155 Светоний. Тиберий. 53, 1. .