Паскаль Бонафу - Ренуар

Во Дворце промышленности работы Ренуара и Моне были помещены на самых невыгодных местах, в галерее с плохим освещением. Друзья попросили Сезанна обратиться к Золя за поддержкой и передать ему копию их лаконичного письма министру изящных искусств: «Господин министр, два художника, известные как импрессионисты, обращаются к Вам с надеждой на Ваше содействие, чтобы выставить наши работы в следующем году во Дворце на Елисейских Полях в приемлемых условиях. Примите, господин министр, заверения в нашем глубоком уважении». 23 мая последовало новое обращение к тому же министру: в «Ла Газетт де Трибюно» был напечатан проект реформирования Салона, подготовленный Ренуаром и отредактированный Мюрером. Золя откликнулся на просьбу о поддержке серией из четырёх статей, опубликованных в «Ле Вольтер» с 18 по 22 июня. В третьей статье Ренуар прочёл строки, посвящённые ему: «Ренуар был первым, кто понял, что никогда не получит заказы, участвуя только в выставках “независимых”, а так как ему нужно было зарабатывать на жизнь, он снова стал представлять свои работы в официальный Салон, за что к нему стали относиться как к ренегату. Я за независимость, во всех видах; тем не менее я признаю, что поведение Ренуара мне показалось совершенно разумным. Следует признать, что официальный Салон предоставляет молодым художникам прекрасную возможность стать известными публике; учитывая наши традиции, это единственное место, где они могут добиться успеха. Конечно, пусть они сохраняют свою независимость в своих произведениях, не утрачивают свой темперамент, а затем сражаются за признание в условиях, наиболее благоприятных для победы». Как видим, заявление Золя было несколько двусмысленным. Но в конце он высказывается более определённо: «Большая беда в том, что ни один художник этой группы не сумел реализовать ту новую формулу, элементы которой ощущаются во всех их работах. Эта формула существует, но она бесконечно раздроблена. Ни об одном из их произведений, ни об одном из них самих нельзя сказать, что эта формула использовалась подлинным мэтром. Все они только предшественники, гений пока не рождён. Можно видеть их намерения, одобрять их; но тщетно искать шедевр, в котором была бы воплощена эта формула, который заставил бы всех склонить головы. Вот почему борьба импрессионистов ещё не достигла цели; они ещё не способны создать тот шедевр, какой пытаются, они лепечут, не в силах подобрать нужные слова». Этого следовало ожидать… Ведь несколькими месяцами ранее в салоне Шарпантье писатель, поддержав похвалу Ренуара в адрес Сезанна, затем бросил: «Но, между нами, это неудачник?» — и, несмотря на возражение Ренуара, добавил ещё: «В конце концов, Вы прекрасно знаете, что живопись — это не его дело!»

Эти сомнения Золя совершенно безразличны Ренуару. Они не мешают ему писать, тем более что он не испытывает недостатка в моделях: дочери банкира Каэн д’Анвера, жена и дочь государственного секретаря изящных искусств Тюрке, клиенты, появлению которых он обязан Шарлю Эфрюсси, а также его друзья Жорж Ривьер и Альфонсина Фурнез… На одной из его картин, написанных в Шату в начале лета 1880 года, рядом с его братом Эдмоном и Кайботтом впервые появилась юная Алина Шариго. Ей девятнадцать лет. Она швея. Кажется, что в сорок лет Ренуар увлекся ею гораздо сильней, чем когда-либо какой-нибудь другой молодой женщиной. Тем не менее это не помешало ему в июне не взять её с собой в Варжемон, куда он снова отправился на несколько недель погостить к Берарам. Это было отличное время, чтобы писать пейзажи на побережье и в Берневале.

По возвращении в Париж Ренуар присутствует 14 июля, которое впервые было объявлено национальным праздником, 76на прощальном ужине, даваемом Эженом Мюрером. Мюрер, подорвавший здоровье напряжённой работой во время Всемирной выставки 1878 года, объявил, что переезжает в Овер-сюр-Уаз, где он построил дом. Он решил продать свой ресторан на бульваре Вольтер. В ходе этого вечера Ренуар, очевидно, приглашает всех, кто мог приехать в Шату, чтобы позировать ему на террасе ресторана Фурнеза. Он хочет написать там завтрак гребцов.

В августе Ренуар делает набросок картины, распределяет места среди тех, кого он хочет собрать на этой террасе, возвышающейся над Сеной с 1877 года. Как и в «Лягушатнике», здесь всегда людно… Сюда часто приходит Мопассан. Мадам Фурнез царит на кухне, её сын Альфонс помогает дамам подниматься и спускаться на ялик, а Альфонсина, дочь, принимает клиентов. Чтобы развлечь гостей, она готова — и за это ей с удовольствием дают монетку — нырять в Сену. Так как в 34 года она выглядит на десять лет моложе, художники часто просят её позировать. На её второй свадьбе Дега был одним из свидетелей…

Шаг за шагом, после нескольких переделок, картина обретает окончательный вид. В первом ряду персонажей сидит за столом прелестная Алина Шариго, играющая со своей собачкой. Уже нет сомнений в том, что она занимает всё более значительное место в жизни Ренуара. В 1890 году она станет мадам Ренуар. За ней, опираясь на перила, стоит Альфонс Фурнез, а его сестра Альфонсина облокотилась на перила, по-видимому, слушая барона Рауля Барбье. Сын посла Франции в Стамбуле, офицер, Барбье, вернувшись из Индокитая, вышел в отставку в 1876 году. С тех пор, имея скудный пенсион, выделенный матерью, он, очарованный женщинами, часто бывает за кулисами театров Монмартра, «Мулен-Руж» и «Фоли-Бержер»… На заднем плане — молодой поэт Жюль Лафорг, в каскетке, ему только что исполнилось 20 лет. Он беседует с Шарлем Эфрюсси в цилиндре. С 1879 года Эфрюсси покупает работы Моне, Мане и Ренуара. И кто знает, возможно, он предложил Ренуару покинуть еженедельник «Ла ви модерн» и присоединиться к «Газете изящных искусств», которую он возглавляет? Лафорг стоит спиной к молодой женщине, поднёсшей стакан к губам, — это Эллен Андре. Она не единственная известная актриса, присутствующая здесь… Сбоку от неё поправляет маленькую чёрную шляпку Жанна Самари, только что поступившая в труппу «Комеди Франсез». Возможно, она затыкает уши, чтобы не слышать того, что говорит Поль Лот, держащий её за талию. Или это Эжен Пьер Лестрингез в чёрной шляпе, которого она не хочет слушать? Эти двое друзей Ренуара будут свидетелями на его свадьбе с Алиной. Здесь же и Анжела, сидящая справа. Молодой мужчина, наклонившийся к ней, опираясь на спинку стула, — это итальянский журналист Мажиоло, пишущий для сатирического еженедельника «Трибуле», сообщающего о том, что происходит в парижских театрах на сцене и за кулисами. Наконец, справа на холсте, верхом на стуле, изображён Гюстав Кайботт, погружённый в раздумья. Не думает ли он о завещании, в котором в конце 1876 года сделал Ренуара своим душеприказчиком? Или, более прозаично, о своей яхте «Инес», пришвартовавшейся ниже и уже завоевавшей репутацию одной из наиболее быстрых парусных яхт Аржантея?