Мария Кюри - Пьер и Мария Кюри

Начинается тяжкая, жестокая борьба, когда тело не хочет погибать и сопротивляется с неистовым ожесточением. Ухаживая за матерью, Ева ведет борьбу иного рода: в еще ясном уме мадам Кюри нет мысли о смерти. И вот это чудо надо сохранить. В особенности надо умерить физическую боль, подкрепить и тело и душу. Ни тягостных способов лечения, ни запоздалого переливания крови, уже бесполезного и пугающего. Никаких нежданных сборищ у постели умирающей, так как Мари, увидав собравшихся родных, была бы убита внезапным сознанием ужасного конца.

Я буду всегда лелеять в своей памяти имена тех, кто помогал моей матери в эти жуткие дни. Доктор Тобе, директор санатория, и доктор Пьер Ловис отдавали Мари не только свои знания. Вся жизнь санатория как будто остановилась, застыла в неподвижности от душераздирающей вести: умирает мадам Кюри.

Весь дом преисполнен уважения, готовности помочь. Оба врача сменяют друг друга в комнате больной. Они подбадривают Мари и облегчают ее состояние. Заботятся о Пве, помогают бороться, лгать и, хотя она их об этом не просила, обещают ей заглушить последние страдания Мари снотворным.

Утром 3 июля мадам Кюри в последний раз сама меряет свою температуру, держа термометр в колеблющейся руке, и удостоверяется в резком падении температуры, как это всегда бывает перед кончиной. Она радостно улыбается, когда Ева уверяет ее, что это признак выздоровления, что теперь она поправится. Глядя в открытое окно и повернувшись лицом к солнцу, с выражением надежды и страстной жажды жизни, Мари говорит: «Мне принесли пользу не лекарства, а чистый воздух, высота…»

Во время агонии она тихо стонет от боли и жалуется в полубреду, удивленно: «Я не могу ничего выразить… Я отсутствую…» Она не произносит ни одного имени известных ей людей. Не зовет ни старшей дочери, накануне прибывшей с мужем в Санселльмоз, ни Евы, никого из близких. Большие и мелкие заботы о своей работе случайно всплывают в ее удивительном мозгу и проявляются в бессвязных фразах: «Параграфы глав надо сделать совершенно одинаковыми… Я думала об этом издании…»

Она очень пристально вглядывается в чашку чаю и, пытаясь мешать его ложкой, впрочем не ложкой, а как бы шпателем или каким-нибудь тонким лабораторным инструментом, спрашивает:

— Это. приготовлено из радия или мезотория?

Мари отошла от людей. И навсегда присоединилась к тем любимым вещам, которым посвятила свою жизнь.

Теперь она произносит только неразборчивые слова, и вдруг, когда врач собирался сделать ей впрыскивание, у нее вырвался слабый вскрик изнеможения:

— Не хочу. Оставьте меня в покое.

В последние часы ее жизни обнаружилась вся сила, вся огромная сопротивляемость только по виду хрупкого организма, вся крепость сердца, затаенного в уже холодеющем теле и продолжавшего биться неутомимо, непрестанно. Еще шестнадцать часов доктор Пьер Ловис и Ева держат застывшие руки этой женщины — ни живой, ни мертвой. На утренней заре, когда солнце порозовило горы и стало подниматься в изумительно чистом небе, когда яркий свет величественного утра залил всю комнату, постель, худые щеки и стеклянные, ничего не выражавшие пепельно-серые глаза, сердце, наконец, перестало биться.

Науке еще предстояло сказать свое слово об этом трупе. Ненормальные симптомы, результаты исследования крови, отличные от известных науке злокачественных анемий, указали истинного виновника: радий. Позже профессор Рего писал:

«Мадам Кюри может считаться одной из жертв длительного обращения с радиоактивными телами, которые открыли ее муж и она сама».

В Санселльмозе доктор Тобе занес в дневную запись:

«Мадам Пьер Кюри скончалась в Санселльмозе 4 июля 1934 года.

Болезнь — скоротечная злокачественная анемия. Костный мозг не дал реакции, возможно, вследствие перерождения от длительной аккумуляции радиоизлучений».

Событие выходит за пределы затихшего санатория, расходится по всему миру и то там, то сям вызывает острое страдание: в Варшаве — у Эли; в Берлине, в поезде, мчащемся во Францию, — у Иосифа Склодовского и Брони — той Брони, которая напрасно стремилась попасть вовремя и повидать милое лицо, В Монпелье — у Жака Кюри. В Нью-Йорке — у миссис Мелоней. В Париже — у преданных друзей.

Перед бездействующими приборами Института радия рыдают молодые ученые. Один из любимых учеников Мари, Жорж Фурнье, потом напишет: «Мы потеряли все».

Отрешенная от боли, волнений, почитаний, Мари Кюри покоится на постели в Санселльмозе, в том доме, где люди, ей подобные, люди науки и преданности своему долгу, ухаживали за ней до самого конца. Никого постороннего не допускали потревожить ее покой, хотя бы только взглядом. Никто из любопытных не будет знать, какой сверхъестественной прелестью украсилась она, покидая мир. Вся в белом, седые волосы над открытым огромным лбом, лицо умиротворенное, строгое и мужественное, как у рыцаря, — в этом виде она представляет собой самое прекрасное, самое благородное, что существует на земле.

Ее шершавые, жесткие, глубоко прожженные радием руки уже не страдают обычным тиком. Они вытянуты вдоль покрывала, окостенели и страшно недвижимы.

Ее столько работавшие руки.

В пятницу 6 июля 1934 года, в полдень, мадам Кюри поселяется в жилище мертвых — скромно, без речей, без пышных проводов, без единого политического деятеля, без представителя государства. Ее погребли в Со в присутствии родных, друзей и любивших ее сотрудников. Гроб Мари поставили на гроб Пьера Кюри. Броня и Иосиф Склодовские бросили в могилу горсть польской земли. На могильном памятнике прибавилась новая надпись: «Мари Кюри-Склодовска, 1867–1934».

Через год книга, которую Мари закончила перед своей смертью, явилась последним ее посланием «влюбленным в физику».

В Институте радия, продолжавшем свою работу, этот огромный том вошел в его светлую библиотеку, присоединясь к другим творениям науки. На сером переплете имя автора: «Мадам Кюри, профессор Сорбоннского университета. Нобелевский лауреат по физике. Нобелевский лауреат по химии».

А заглавие — одно строгое лучезарное слово;

РАДИОАКТИВНОСТЬ.

В мировой литературе мало биографий, которые так захватывают внимание читателя, как биографии Пьера Кюри и Марии Склодовской-Кюри, печатаемые в этом томике серии «Жизнь замечательных людей». История науки всех времен и всех народов не знает примера, чтобы две супружеские пары в двух родственных поколениях внесли столь большой вклад в науку. Старшее поколение Кюри — Пьер и Мари справедливо могут считаться учеными, которые дали начало веку, наступившему сейчас на земле, — веку использования атомной энергии. На первых страницах любой научной или научно-популярной книги по строению атома и по атомной энергии стоят описания открытия явлений радиоактивности, сделанные на пороге нашего столетия Беккерелем и четой Кюри. Их вклад в науку отмечен присуждением им Нобелевской премии в 1903 году — высшей международной почести, которая достается ученым. Мари Кюри стала первой женщиной лауреатом Нобелевской премии. Еще изумительнее, что через восемь лет, в 1911 году, этой же женщине, славянке по происхождению, Нобелевская премия была присуждена вторично. Таких почестей не удостаивался до наших дней ни один ученый мира. И, наконец, еще через двадцать четыре года, в 1935 году, ее дочь Ирэн Жолио-Кюри со своим мужем Фредериком Жолио-Кюри получают опять Нобелевскую премию по физике.