Пол Теру - Старый патагонский экспресс

— Он хотел написать великую книгу. Джордж Бернард Шоу посоветовал ему использовать как можно больше точек с запятой. Лоуренс писал бесконечными фразами в полной уверенности, что чем грандиознее предложение, тем величавее оно будет казаться читателю. А в итоге книга оказалась скучной и вдобавок совершенно лишенной юмора. А разве книга об арабах может быть не смешной?

— «Гекльберри Финн» — великая книга, — сказал Борхес. — И смешная. Но конец у нее нехороший. Том Сойер все портит своим появлением. И еще негр Джим, — Борхес опять принялся выхватывать что-то из воздуха, — да, у нас тут был невольничий рынок в Ретиро. Моя семья была небогатой. Мы могли себе позволить не больше пяти-шести рабов. Но некоторые семьи имели по тридцать-сорок.

Я читал, что четверть населения Аргентины когда-то были черными. Но теперь в Аргентине вообще не было черных. Я спросил у Борхеса, почему так получилось.

— Это действительно загадочно. Но я сам помню, как видел их во множестве, — Борхес выглядел так моложаво, что как-то не укладывалось в голове, что он ровесник века. Я не мог поручиться за его объективность, но до сих пор это был самый достойный доверия свидетель, которого мне пришлось встретить за время путешествия. — Они были поварами, садовниками, дворниками, — продолжал он. — Я понятия не имею, что с ними произошло.

— Говорят, они умерли от туберкулеза.

— Но почему они не умерли от туберкулеза в Монтевидео? Это ведь не так далеко, правда? Есть еще одна версия, не менее дурацкая, будто у них началась война с индейцами и индейцы и негры вырезали друг друга. Якобы это произошло где-то в 1850-х годах, но и это неправда. В 1914 году здесь, в Бэунос-Айресе, еще было полно негров, их встречали буквально на каждом шагу. Или, чтобы быть точным, лучше сказать, в 1910 году, — он вдруг рассмеялся. — Они не слишком-то убивались за работой. Считается, что это очень хорошо — иметь примесь индейской крови, но с черной кровью дело обстоит иначе, верно? В Буэнос-Айресе немало процветающих семей, которые ее имеют, — всего лишь легкий мазок кисти, понимаете? Дядя всегда мне говорил: «Хорхе, ты бездельничаешь, как негр после обеда!» Понимаете, они практически прекращали работу после обеда. Я понятия не имею, почему их здесь так мало, но вот в Уругвае или в Бразилии… Да, в Бразилии вам придется потрудиться, чтобы найти белого человека, понимаете? Если вам повезет, конечно! Ха!

Борхес смеялся каким-то жалобным, замкнутым смехом. Его лицо оживилось.

— И они еще считают себя коренным населением! Я как-то слышал, как одна черная женщина говорила аргентинской женщине: «Ну, по крайней мере, мы не попали сюда на корабле!» Она хотела сказать, что считает иммигрантами всех здешних испанцев! «Мы не попали сюда на корабле!»

— Когда вы это слышали?

— Очень много лет назад, — ответил Борхес. — Но негры — отличные солдаты. Они участвовали в войне за независимость.

— Точно так же, как и в Соединенных Штатах, — сказал я. — Но их было очень много в армии англичан. Англичане пообещали им свободу за службу в своей инфантерии. А у южан один полк был целиком из черных — их еще называли эфиопами лорда Данмора. Они закончили свой путь в Канаде.

— А наши черные победили в битве при Черрито. Они воевали с Бразилией. Из них получились отличные пехотинцы. Гаучо бились верхом, а негры — плохие наездники. Это был пехотный полк, шестой. И они звали его не полком мулатов и черных, но по-испански полком темных и светлых. Так, чтобы их не обидеть. В «Мартине Фьерро» их зовут «люди покорного цвета» [57] Имеется в виду эпическая поэма аргентинского поэта конца XIX века Хосе Фернандеса. … Но довольно, довольно. Давайте читать «Артура Гордона Пима».

— Какую главу? Как насчет той, где они встречают корабль с трупами и стервятниками?

— Нет, я хочу последнюю. Про свет и тьму.

Я прочел последнюю главу, где каноэ выносит к Антарктиде, и вода делается все теплее и теплее, пока не становится горячей, и все вокруг покрывают пепел и пар, и появляется белый великан. Борхес то и дело перебивал меня, восклицая на испанском: «Это очаровательно!», «Это прекрасно!», «Как красиво!».

Едва я закончил, он попросил:

— Прочтите самую последнюю главу.

И я прочел главу 24, о том, как Пим бежал с острова, преследуемый бешеными дикарями: живое описание полного безумия. Этот длинный жутковатый пассаж так восхитил Борхеса, что он захлопал в ладоши.

— Ну, а теперь немного Киплинга? — предложил он. — Не хотите разобрать «Миссис Батерст» и постараться понять, хорош или нет этот рассказ?

— Извините, но должен признаться, что «Миссис Батерст» никогда мне не нравилась, — сказал я.

— Хорошо. Наверное, он действительно плох. Ну, тогда «Простые рассказы с гор». «За чертой» подойдет?

Я принялся читать «За чертой», и, когда дошел до того места, где Бизеза поет о любви Триджего, своему английскому возлюбленному, Борхес перебил и прочел сам:

— Отец очень любил эти строчки, — сказал Борхес. А когда я дочитал до конца, предложил: — Теперь что-нибудь на ваш выбор.

Я выбрал рассказ курильщика опиума, «Ворота ста печалей».

— Как это мрачно, — заметил Борхес. — Просто ужасно. И человек совершенно беспомощен. Но обратите внимание, как Киплинг повторяет некоторые строчки. Это получается совершенно непринужденно, но очень красиво, — он потрогал жилетный карман. — Который час? — Вынув часы, Борхес ощупал циферблат. — Половина девятого — пора ужинать.

Возвращая книгу на полку, Борхес очень просил, чтобы я возвращал книги в точности на те места, откуда взял, я поинтересовался:

— Вы когда-нибудь перечитываете свои собственные работы?

— Никогда. Я никогда не доволен своей работой. Критики слишком преувеличивают мои достоинства. Лучше я буду читать… — Он подался к полкам и как бы охватил их руками, — настоящих писателей. Ха! — Он снова обернулся ко мне. — А вы перечитываете мои работы?

— Да. «Пьера Менарда»…

— Это самый первый из моих рассказов. Тогда мне было то ли тридцать шесть, то ли тридцать семь лет. Отец сказал: «Больше читай, больше пиши и не стремись печататься!» — вот в точности его слова. Лучший из моих рассказов — «Злодейка». И «Юг» тоже хорош. Там всего несколько страниц. Я ведь лентяй — несколько страниц, на большее меня не хватает. Но «Пьер Менард» скорее шутка, чем рассказ.

— Я как-то читал своим студентам из Китая «Стену и книги».

— Студенты из Китая? Наверняка они нашли там массу глупейших ошибок. Нисколько в этом не сомневаюсь. Это совершенно неважная работа, ее и читать не стоило. Пойдемте ужинать.