Пол Теру - Старый патагонский экспресс

Я видел стада скота, и летящих уток, и круживших совсем высоко больших черных птиц — скорее всего хищников, — но даже здесь, почти в тысяче миль от Чикаго, деревья все еще оставались голыми. На протяжении целых четырех дней пути я не увидел ни одного зеленого дерева. Я не отрывался от окна, но мимо нас мелькали лишь крылатые силуэты хищников, да ветряные мельницы, да пасущиеся лошади. Дома попадались довольно часто, но я не увидел ни одного их скопления, которое можно было назвать хотя бы поселком. Все деревья казались мертвыми, однако упрямо тянули свои ветви к небу, как позабытые кем-то вешалки вдоль берегов ручьев. Позади одиноких построек под широкой ржавой крышей, между изгородью из колючей проволоки и трактором я увидел давно ожидаемую картину: коровье кладбище. Выбеленные ветром позвонки, узловатые бедренные кости, проломленные черепа с пустыми глазницами.

Воплощенную гордость Техаса, дружелюбную, но навязчивую простоту представлял во плоти невероятно толстый мужчина в ковбойской шляпе, оказавшийся в феврале в салуне «Серебряный доллар» в Форт-Уорте. Скорее всего, это было демонстрацией стойкости: день выдался мрачным и холодным, а в баре было темно, как в могиле (единственным источником тусклого света служил аквариум, каким-то чудом затесавшийся на полке среди бутылок виски). Я заскочил туда в надежде согреться и без помех почитать местную газету. Подождав, пока мои глаз; привыкнут к темноте, я уселся возле аквариума и развернул газету. Кроме того, мне предстояло решить: оставаться ли на ночь в Форт-Уорте или через пару часов сесть на поезд до Ларедо. Свой чемодан я оставил в камере хранения на вокзале. Вид Форт-Уорта не внушил мне доверия.

Правда, мне описывали его как более дружелюбное и симпатичное место, чем Даллас, но в этот февральский полдень он казался уныло серым и продрогшим. Злобный ветер налетал из пустыни и безо всякого почтения к этой гордости Техаса швырял измазанные кетчупом упаковки от хот-догов в лица мужчинам, с трудом удерживавшим на голове свои смешные шляпы. Все публичные места были похожи двумя неприятными особенностями. Во-первых, на лицах у всех явственно читалось нечто вроде «Не обязательно быть ненормальным, чтобы здесь работать, но так вам будет легче!» А во-вторых, там висели объявления:

«Эта собственность может находиться под охраной вооруженных полицейских. Если вам прикажут остановиться — пожалуйста, выполните приказ!»

Видимо, это как раз и подтверждало дружелюбие жителей данного города, которым требовалось напоминание о том, что человек с оружием занимается делом, а не вырядился полицейским ради праздника.

Это объявление преследовало меня и в банках, и в магазинах, торговавших ковбойскими нарядами, — их оказалось немало в Форт-Уорте, специализировавшемся на двух видах развлечений: вы могли взять кредит или вырядиться в ковбойский костюм буквально на каждом углу. Такое объявление имелось и в приемной донорского центра (по пятьдесят долларов за пинту крови, и двое бомжей в ожидании, когда им вскроют вены), и в ломбарде (обещавшем обслуживание двадцать четыре часа в сутки), и в забегаловках, торговавших хот-догами. Оно красовалось также и в «Серебряном долларе», но к тому времени, как я туда попал, так успело примелькаться, что уже утратило свой гипнотизирующий эффект.

В неверном свете аквариума я прочел местную газету. Заголовки были посвящены исключительно местным проблемам. Я пролистал ее до новостей спорта. Здесь главной новостью являлся бесспорный триумф парней из юго-западных штатов на родео Фэт-Сток-шоу. Никаких упоминаний о бейсболе или футболе, или хоккее — исключительно американский эквивалент травли медведей. Но разве родео вообще можно считать спортом? Однако отчет о нем занимал всю спортивную страницу и еще добрый кусок следующей («Скачки на быках», «Клеймение скота»). Да, эти ребята явно не шутили.

— Не то, чтобы совсем отвратительно давно, — сообщил толстяк в ковбойской шляпе, составляя предложения доселе незнакомым мне способом и усиливая эффект медлительностью своей речи, как бы ставившей точку после каждого слова, — здесь парни сочиняли революцию, если не могли узнать счет на родео. Так теперь хорошо, что мы его знаем.

Но новости родео представляли собой не более чем перечень парней, получивших призы за особо удачное издевательство над быками. Я никак не могу взять в толк, почему это считается победой и награждается совершенно неприличной суммой в две тысячи долларов. Во всей статье я не нашел ни единого упоминания о технике этой неоспоримой победы — если это вообще можно было считать победой. Но даже если позабыть о варварской подоплеке этого, с позволения сказать, состязания, я впервые в жизни видел спортивную страницу, где ни одна цифра счета в соревнованиях не сопровождалась бы определенным долларовым эквивалентом.

В отчаянной надежде найти более легкое чтение я обратился к письмам в редакцию. В конце концов, если я собираюсь остаться здесь на ночь, следует познакомиться хотя бы с характером местных жителей. Первое письмо начиналось со слов: «Широко известно, что в средних школах преподают теорию эволюции в свете…» Засим следовали довольно неуклюжие попытки уличить преподавателей теории эволюции в муниципальных школах в бессовестном попирании «моральных устоев общества», явно ведущие к тому, что очень скоро в Форт-Уорте главной новостью дня вместо родео станет вторая серия Обезьяньего процесса [6] Судебный процесс (1925) в г. Дейтоне, шт. Теннесси, над школьным учителем Дж. Скопсом, который был обвинен в нарушении закона штата, запрещавшего преподавать эволюционную теорию Дарвина в муниципальных школах. К дебатам о незыблемости библейского учения (в частности, о происхождении человека от Бога) было приковано внимание всей страны. Скопе был признан виновным и оштрафован на 100 долларов, хотя Верховный суд штата под благовидным предлогом вскоре отменил приговор. . Письмо второе: «Черт побери, верните нам Панамский канал!» Письмо третье грозило некоему Цезарю Чейвзу: «Пусть только сунется в Техас!» Насколько я понял, этот Чейвз вызвал неудовольствие читателя своими попытками организовать сезонных рабочих, пожелавших защитить свои права. Письмо кончалось так: «Профсоюзы твердо намерены разрушить нашу экономику, нагнетая атмосферу нетерпимости и провоцируя рост безработицы».

Профсоюзы, канал, Библия. Нетленные ценности Форт-Уорта. Они никогда не сойдут с первой полосы здешней газеты. Я не был силен ни в общественной морали, ни в работе профсоюзов, а потому подарил газету мистеру Толстяку и покинул «Серебряный доллар», направляясь мимо рекламных щитов («Слушайте радио „Реднек“!») обратно к вокзалу.