Станислав Зарницкий - Боттичелли

Он не учел одного: в Пизе флорентийцев терпеть не могли еще с тех пор, когда в начале века бывший вольный город был присоединен к их владениям. Эта ненависть никогда не угасала, а уж после волнений в Прато и Вольтерре она могла вылиться в восстание против флорентийцев. Лоренцо, может быть, первым из всех предугадал такую возможность и энергично предпринимал усилия, чтобы не допустить отделения Пизы. Что такое Флоренция без этого портового города? Да с ней никто и считаться не будет! Поэтому и метался Лоренцо между Флоренцией и Пизой, стремясь всеми средствами показать, что заботится о нуждах соседей. Узнав, что Пизанский университет приходит в упадок, он тотчас же отправился туда и, не жалея собственных средств, постарался как-то исправить положение. А чего было проще — закрыть этот университет, перевести его во Флоренцию и дело с концом. Так ему и советовали, но он не согласился. Более того, купил в Пизе дом, будто собирался обосноваться там надолго. Но кто же ему это позволит — он нужен во Флоренции! Дом пустовал, но Лоренцо время от времени наезжал в Пизу в сопровождении своих друзей-неоплатоников. Устраивал диспуты, ублажал отцов города. Он и сейчас был там, и Сандро надеялся, что и его приезд будет весьма кстати: Лоренцо может рекомендовать его как известного флорентийского живописца. А что, разве он не известен?

На дворе стоял промозглый январь 1473 года. В такое время года ни один здравомыслящий флорентиец без особой надобности город не покинет. А он поехал, уповая на Фортуну, а больше все-таки на Лоренцо, который должен был помочь ему. Когда он прибыл, приор собора только пожал плечами, когда он назвал свое имя: нет, не слышал о таком и работ его, естественно, не видел. Разыскал Лоренцо, и тот искренне удивился, кто и зачем направил сюда художника. Дело в том, что он и приехал-то в Пизу для того, чтобы рекомендовать для росписи собора Беноццо Гоццоли — семейного живописца Медичи, написавшего для них множество картин, включая знаменитое «Поклонение волхвов». Тягаться с таким конкурентом, конечно, было бесполезно. Лоренцо, правда, предлагал: может быть, Сандро пойдет Беноццо в помощники? Ну нет, он не какой-нибудь подмастерье, и не для того он проделал этот трудный путь, чтобы снова быть у кого-то на подхвате. Боттичелли собрал свои вещи и отбыл назад во Флоренцию. Его время еще придет!

Нельзя было сказать, что он покидал Пизу в прекрасном расположении духа. К тому же погода была отвратительной: дождь лил непрерывно, и он промок до нитки. Еще не хватало заболеть! Он был зол и на пизанцев, которых по глупости можно было сравнить лишь с сиенцами — они даже не предложили ему показать его работы, не поинтересовались, как он собирается расписывать собор, а с ходу отвергли его как какого-нибудь попрошайку! Да и Лоренцо хорош — правду говорят, что он ровным счетом ничего не понимает в живописи. Политика да древние рукописи — вот его стихия. И нечего изображать из себя знатока искусства!

Но по мере приближения к Флоренции злость проходила. Ведь ничего страшного не произошло: отказ даже пойдет ему на пользу. Ему надо заняться оборудованием собственной мастерской. Заказы у него будут. Воистину отец был прав, когда говорил, что тщеславие — это один из самых больших грехов. Оно туманит взгляд, и все предстает в неправильном свете. Он же, после того как этот мальчишка Филиппино заговорил о фресках, как безумец, бросился на край света. А Лоренцо сделал лишь то, что сделал бы любой на его месте: рекомендовал того, кого больше знал, в ком был уверен, что тот не подведет его и послужит делу умиротворения пизанцев. Нужно подождать, и все станет на те места, на которые положено. Во Флоренции он все-таки уже известен, и надо ценить то, что имеешь.

Действительно, вскоре после возвращения из Пизы у него произошла встреча, имевшая важные последствия. Молодого живописца вновь пригласили в дом Медичи на виа Ларга — якобы для того, чтобы оценить какую-то древнюю скульптуру, присланную в подарок Лоренцо. Сандро мямлил нечто глубокомысленное, рассматривая полуразбитую статую какого-то греческого бога, ровным счетом ничего ему не говорящую. Лоренцо видел, конечно, что толку с него мало, а по всей вероятности, знал это, когда еще только приглашал его зайти в палаццо Медичи. Но почему-то ему пришла в голову мысль привлечь перспективного художника к себе. Возможно, певец Мадонн с его чистыми красками и гармоничными линиями показался ему подходящим на роль «придворного живописца» вместо стареющего Гоццоли. А может, его привлекли просто за компанию с другими талантами. Как бы то ни было, произошло то, чего меньше всего ожидал Сандро — он получил приглашение бывать на заседаниях Платоновской академии. Был бы рядом отец, он бы посоветовал под каким-нибудь предлогом уклониться от этой любезности. Но Мариано рядом не оказалось, а оскорблять таких высоких господ, как Лоренцо, отказом во Флоренции не рекомендовалось. Сандро поблагодарил и тем самым сделал первый шаг на том пути, который, по мнению набожного Мариано, прямехенько вел в ад. Но дело было сделано.

Когда Пальмьери впервые ввел его в дом Медичи, Сандро еще думал, что легко может покинуть его. И, после того как Лоренцо в Пизе отказался помочь ему, он «твердо» решил, что с правителем и его окружением навсегда покончено — он обойдется без них! Но теперь ему вряд ли удастся отойти в сторону. Дело не только в том, что его брал под покровительство сам Лоренцо, а это значило и заказы, и уважение в городе. Его влекло еще и другое — возможность познать премудрости, о которых с высокомерным видом толковали иные его знакомцы. Неужели он глупее их?

Оказалось, что академия собирается отнюдь не в доме Лоренцо. В основном она заседала у Фичино, который, по всей видимости, был ее душой. Когда наступали теплые весенние дни, как сейчас, все они перебирались за город на виллу философа в Кареджи, подаренную ему Медичи. У самого Лоренцо собирались редко — у него не всегда было время заниматься делами, далекими от политики. Лишь летом он присоединялся к ним, уезжая за город. Так повелось с давних пор, ибо летом во Флоренции до невозможности жарко и шумно. Им же для их разговоров и размышлений нужны были прохлада и тишина. Расхаживая под сенью могучих платанов, академики, подражая древним грекам, говорили о стародавних временах, декламировали стихи — свои и чужие, решали сложные философские вопросы. В этом проходило их время, и Сандро поражался такому времяпровождению, недоступному никакому ремесленнику: он бы вмиг разорился. Недаром Мариано упрекал их всех в безделье.

Похоже было, что и Лоренцо не одобряет такой образ жизни. Он редко появлялся среди академиков. Не только коварство врагов Флоренции и городские дрязги отвлекали его — на своей вилле он уделял немало времени крестьянскому труду. Хотя его друзья и говаривали, что он тем самым подражает древним поэтам и философам, его увлечение было не показным, а истинным, и это удивляло многих. Он с охотой ухаживал за виноградником, сам возился со скотиной. Это хоть как-то отвлекало его ум от дел сложных, запутанных и часто неблагодарных. Прав был Альберти, который писал: «Загородный дом — это добрый и верный друг. Если ты с любовью выберешь правильное время, то он не только исполнит любое твое желание, но и поднесет тебе подарок за подарком: весной — зеленеющие деревья и пение птиц, осенью — приятный труд, приносящий плоды. В течение всего года он будет утолять твои нужды». Все академики пользовались этими благами, и теперь Сандро вовлекался в их круг.