Станислав Зарницкий - Боттичелли

Молва обогнала Пьеро: он еще находился в пути, а во Флоренции уже знали, что он преподнес в подарок французам значительную часть флорентийских земель. За что? Ответ был готов — за корону герцога, которую он купил такой дорогой ценой. Даже приводили детали: Пьеро, приблизившись к королю, якобы упал перед ним на колени, и тогда Карл ударил его по плечу плашмя мечом, посвятив тем самым в рыцари и вассалы и попутно даровав ему титул герцога. Этому верили и не верили, но верить было выгоднее. А когда был пущен слух, что красные лилии в гербе Флоренции будут заменены на белые, французские, последняя капля переполнила чашу гнева — горожане стали вооружаться.

Тем временем в Пизе разворачивались другие события. До Флоренции дошло несколько их версий. Одна из них гласила: когда король обедал в своей резиденции, его посетила делегация дам города в роскошных нарядах и, упав перед ним на колени, стала молить даровать Пизе свободу. Будучи дамским угодником, Карл не смог им отказать и милостиво разрешил быть свободными. Другие версии носят более прозаический характер. Известно одно: в день въезда французского короля в Пизе произошло восстание против флорентийского владычества. Собравшаяся толпа с криками бросилась к мосту через Арно и сбросила с него «мардзокку» — мраморного льва, копию скульптуры Донателло, символ мощи флорентийской Синьории. После этого гнев пизанцев обратился против флорентийского гарнизона. Французы не вмешивались — это было не их дело. Но на всякий случай на следующий день Карл выехал из Пизы и взял курс на Флоренцию, отказавшись от длительного отдыха. То, что это не был лишь визит вежливости, явствовало из того, что следом за ним направилось все его воинство.

Пьеро возвратился во Флоренцию 8 ноября и сразу же натолкнулся на прием, который не сулил ничего хорошего. Страсти накалились до предела. Ему открыто бросали обвинения в предательстве, в глаза называли трусом. На что он надеялся — трудно сказать, видимо, лишь он один в городе не понимал, что может произойти в самом ближайшем будущем. Он даже не соизволил посетить Синьорию. Тогда гонфалоньер Пьеро Каппони предложил созвать Совет семидесяти и потребовать от Медичи отчета о его переговорах с Карлом. Естественно, весть об этом разнеслась по городу, а в дом на виа Нуова ее принес Симоне, который всегда был в курсе дел. Он торопился — спешил со своими «плаксами» к палаццо Веккьо и приглашал с собой Сандро, но тот не пошел: зная характер сограждан, он предвидел, куда движется дело. Перекинув через плечо белый балахон и водрузив на голову капюшон, Симоне поспешил к своим товарищам.

Собравшийся совет пригласил Пьеро и потребовал объяснить, по какому праву он раздаривает владения города, на каком основании и с чьего согласия ведет переговоры с иностранцами и почему он не явился в Синьорию по возвращении в город. Пьеро начал путаные объяснения, которые в итоге свелись к тому, что он, как правитель Флоренции, волен поступать так, как считает нужным для блага города. Тон его становился все более заносчивым, хотя он должен был бы заметить, что в зале закипает недовольство. Пьеро так и не понял, что он вызван в палаццо Веккьо вовсе не для приветствий и здравиц. В самом патетическом месте его речи он неожиданно был прерван Каппони, который встал и заявил, что настала пора положить конец правлению «мальчишки» и передать город в руки опытных государственных мужей. Прений не было — предложение поддержали все. Пьеро начал было протестовать, но его не стали слушать. В ярости он выскочил из зала, а совет принял решение объявить его предателем и поставить вне закона. Затем была сформирована делегация в составе пяти человек, в которую включили и Савонаролу, — она должна была встретиться с королем и исправить то, что еще можно было исправить.

Это была самая бурная, самая бессонная ночь со времен памятного мятежа 1478 года. Город не спал, жребий был брошен, пути назад не было, и к утру каждый флорентиец должен был сделать свой выбор. Несмотря на запрет, почти во всех домах горели огни. К рассвету Флоренция была готова ответить на вопрос, с кем она связывает свою дальнейшую судьбу. Принял решение и Пьеро деи Медичи. Утром 10 ноября он появился перед палаццо Веккьо со своим отрядом наемников и потребовал впустить его в здание. Через закрытую дверь ему ответили: он может войти во дворец, но только один, без оружия и через боковой вход. Пьеро отказался, забрал свое воинство и отправился на виа Ларга. Он не успел дойти до своего палаццо, как над Флоренцией загудел колокол башни Джотто. Горожане стали стекаться к площади перед Синьорией. Там они услышали, что совет объявил Пьеро изменником. Появившийся перед толпой безвестный монах-доминиканец — Савонарола еще ночью выехал на переговоры с Карлом — благословил собравшихся. Толпа качнулась в сторону виа Ларга, мгновение помедлила и вдруг рванулась вперед, увлекая зазевавшихся, выплевывая изувеченных и раздавленных, разрывая рты криком: «Народ и свобода!» Мелькали белые рубахи и куколи «плакс», вздыбились копья, косы, железные прутья, заколыхались кресты в руках «ангелов в белых одеждах». Толпа катилась, пополняясь прибывавшими из боковых улиц.

Из палаццо Медичи выскочил кардинал Джованни вместе с «головорезами» Орсини и заорал боевой клич Медичи, но его никто не подхватил. Толпа ломила напролом. Джованни и наемники юркнули за двери палаццо. Здесь он узнал, что его брат с Орсини и несколькими слугами уже покинули дворец, чтобы успеть проскочить, пока Синьория не распорядилась закрыть городские ворота. Джованни последовал их примеру. Он попытался найти убежище в монастыре Сан-Марко, но его туда не пустили. Два дня кардинал прятался в городе, а потом, надев сутану простого монаха, выскользнул за ворота и скрылся. Весь вечер над городом гремел набат колокола, временами прерываясь, потом, словно накопив ненависть, снова начинал гудеть. В предместьях уже полыхали виллы Медичи, а в городе толпа утоляла свою ярость, громя дома друзей Пьеро.

Сандро не откликнулся на набатный зов: как бы неприязненно он ни относился к Пьеро, тот все-таки принадлежал к семейству, много сделавшему для него. Оставшись дома, он не находил себе места — то бесцельно бродил по комнатам, заходил в мастерскую, невидящими глазами рассматривая накопившиеся в ней картины, то сидел перед потухшим очагом, уставившись в него. Под утро пришел Симоне, белый балахон которого в некоторых местах был запачкан кровью. Буркнув, что все кончено, он повалился на постель и заснул мертвецким сном. Сидеть дома стало невмоготу, и Сандро, набросив плащ, отправился к месту главных событий. — Палаццо Медичи ощерилось разбитыми окнами, у его стен валялись обломки мебели, разбитые рамы картин, домашняя утварь, обрывки одежды и прочий хлам, который всегда оставляет за собой разбушевавшаяся толпа. У взломанных дверей стояли стражники — Синьория, как только ей стало известно, что бунтовщики ворвались во дворец, направила туда всю городскую стражу, оказавшуюся в наличии, чтобы спасти имущество Медичи, ныне ставшее достоянием республики. Лишь с большим трудом — не без помощи «плакс» — людей вытеснили из дворца, но многое уже было погублено: не имея возможности излить свой гнев на хозяевах, восставшие отыгрались на их имуществе. Теперь слуги Синьории были заняты сбором уцелевшего, чтобы отправить на хранение в городские склады.