Борис Кремнев - Моцарт

Новый, 1791 год пришел с ветрами и морозами. Богатым в общем все равно, какая на дворе погода. Иное дело беднякам. Для них холодная зима — свирепая мачеха.

Холодно в доме Моцарта. По утрам на стеклах окон толстые наросты льда. В комнатах зябко и сыро. Окоченелые пальцы, сколько их ни растирай, отказываются бегать по клавишам. Пальцы с трудом держат даже перо, и оно то и дело выпадает из рук. Но Моцарт упрямо пишет, пишет и пишет… Одно за другим появляются новые произведения: фортепьянный концерт си-бемоль-мажор, клавирные фантазии, квинтеты, придворные танцы, песни. С невзгодами, с холодом Моцарт борется по-своему. Когда один из знакомых как-то зашел к нему, то увидел, что он и Констанца быстро кружатся по комнате. Удивленный знакомый спросил, неужели господин капельмейстер учит фрау Констанцу танцевать? На это Моцарт, горько усмехнувшись, ответил:

— Мы совсем замерзли и согреваемся — дров-то купить не на что…

Наконец минула зима. Жизнь немного полегчала. Но одиночество стало еще невыносимей. А тут еще уехала Констанца, прихватив с собой сына — Карла Томаса. Правда, недалеко — в курортный городок Баден, что под Веной, — лечиться и отдыхать. Она ожидала ребенка.

В один из мартовских дней, рано утром, в комнату Моцарта постучались. Вошел старый знакомый — Эмануэль Шиканедер, высокий, элегантный человек с красивым, снисходительно-нагловатым лицом баловня женщин и небрежно барственными манерами светского льва. Шиканедера Моцарт знал еще с юности — со времени, когда тот был директором труппы, игравшей в Зальцбурге. С тех пор их знакомство не прекращалось. Моцарт время от времени оказывал Шиканедеру всякие услуги, писал для него вставные арии, а тот выспренне и чрезмерно восторженно благодарил, обещал златые горы, но ни разу не заплатил ни гроша.

Хороший комический актер, неплохой бас-буффо, драматург, автор ряда народных комедий, театральный предприниматель — он вел широкую и безалаберную жизнь. Кочевал со своей труппой по стране, зарабатывал кучу денег и тут же их спускал, расточительствовал и бедствовал, но никогда не унывал, неизменно оставаясь все таким же деятельным и предприимчивым человеком.

Сейчас он был директором Фрейхауз-театра в одном из предместий Вены — Видене.

Столь ранний приход говорил о том, что Шиканедера привели обстоятельства чрезвычайные. Впрочем, он и сам этого не скрывал. Не растрачивая время на ненужные предисловия, Шиканедер с места в карьер перешел к делу.

— Друг и брат, — по привычке преувеличенно драматично проговорил он, — коли ты не поможешь, я пропал!

Как ни привык Моцарт ко всяким сумасбродным фантазиям Шиканедера, но и он опешил.

— Чем же я могу тебе помочь? — удивленно спросил он. — Ведь я сам бедняк.

Ответ поверг его в еще большее изумление.

— Мне нужны деньги. Дело мое влачит жалкое существование, Леопольдштадт доконает меня. (В предместье Леопольдштадт находился другой театр — конкурент театра на Видене.)

Моцарт расхохотался. Трудно было придумать что-нибудь более нелепое. У кого просить денег взаймы? У него, у которого нет ни гроша за душой?

— И с этим ты, душа моя, приходишь ко мне! Нет, ты постучался не в те двери.

Но Шиканедера смутить было невозможно. Он хорошо знал, зачем пришел, и адреса не перепутал.

— Только ты можешь меня спасти. Один купец посулил мне заем в две тысячи флоринов, если ты напишешь для меня оперу. Она поможет покрыть эту ссуду, расплатиться с другими долгами и добиться нового, доселе невиданного расцвета моего театра. Моцарт, ты спасешь меня от гибели и прославишься на весь мир как самый благородный человек, который когда-либо жил на свете. Кстати, я щедро вознагражу тебя, а опера — она наверняка будет иметь успех — туго набьет и твой карман. Пусть люди толкуют, что, мол, Шиканедер человек легкомысленный, — неблагодарным, разумеется, меня никто не назовет.

— А либретто у тебя уже есть? — поинтересовался Моцарт.

— Я уже начал над ним работать. Это волшебная пьеса. Я взял ее из «Лулу» в «Джинистане» Виланда. Уверен, что либретто получится по-настоящему поэтичным. Прозу напишу сам, вот только стихи мои, боюсь, придутся тебе не по нраву. Потому тексты для пения я поручу написать своему другу Кантесу. Он, как ты знаешь, очень интересуется и мною и моим театром. Через несколько дней все будет готово, и я принесу тебе почитать. Итак, дорогой друг, слово за тобой. Ну, скажи: да?..

Моцарт медлил с ответом. Он оглядел комнату: стол, уставленный немытой посудой, засохшая хлебная корка, клочки бумаги и мусор на полу, покрытая пылью спинка кресла.

— Не скажу ни да, ни нет, — задумчиво проговорил он. — Сперва надо все это обмозговать…

Предложение Шиканедера застало его врасплох. Последние месяцы он меньше всего думал об опере. Жизнь не давала думать о ней.

Выручить друга! Сколько раз он уже выручал друзей, даже во вред себе! Как часто писал для них разные пьесы и даже не оставлял себе копий! Старый зальцбургский знакомый Ляйтгеб до сих пор играет специально для него сочиненные концерты для валторны. Ляйтгеб из Зальцбурга перебрался в Вену, открыл здесь лавчонку по торговле сыром и время от времени присылает Моцарту головки сыра.

Сколько раз делил он пищу и кров с малознакомыми людьми, приехавшими в Вену только потому, что у них были рекомендательные письма к нему. Скольким молодым музыкантам помог выйти в люди. Сколько времени расходовал на то, чтобы прослушать молодых композиторов, помочь советом, ласковым словом ободрения, мягкой и необидной, но беспощадно прямой критикой.

Но то, о чем просил Шиканедер, требовало раздумья. Разве мог Моцарт позволить себе надолго засесть за оперу, когда ради хлеба насущного надо было каждый день писать всякие мелочи?

После ухода Шиканедера Моцарт попробовал заснуть. Но не смог: предложение гостя не выходило из головы. Мог ли он рисковать? Имел ли право? Жена, сын, скоро будет еще один ребенок. Что принесет опера? Скорей всего, неприятности и новые огорчения. А жену и ребят надо кормить. Жизнь есть жизнь. С нею приходится считаться.

Это был голос благоразумия.

Но, с другой стороны, — опера. И не просто опера, а немецкая национальная опера. О ней он мечтал с самой ранней юности. Основы ее заложил еще в «Похищении из сераля». Несколько лет назад написал для придворного представления маленькую немецкую комическую оперу «Директор театра». И вот сейчас, находясь в наивысшем расцвете творческих сил, умудренный опытом «Фигаро» и «Дон Жуана», во всеоружии мастерства, неужели же он сейчас сам откажется от возможности претворить в жизнь давнишнюю заветную мечту?

Благоразумие! Если бы следовать его голосу, он и по сей день оставался бы в Зальцбурге, жил спокойной, обеспеченной жизнью, писал по заказу и по вкусу архиепископа и графа Арко, служил, прислуживался, выслуживал пенсию под старость лет.