Дмитрий Петров - Аксенов

В Штатах книгу покупали. Покупали и во Франции, где издательство Gallimard выпустило ее в 1997-м как «Московскую сагу» [249] Une saga muscovite. .

В России в 1993 году ее издали в «Тексте». Там же в 1999-м году переиздали. В 2004-м ее напечатал «ИзографЪ», а в 2008-м — «Эксмо».

У нас про «Сагу» писали, что это исторический роман, сюжетные линии которого разворачиваются на фоне реальных событий. А судьбы вымышленных персонажей — добавим мы — переплетаются с жизнями исторических личностей. Маршала Градова и маршала Конева, несчастной Ёлки и Берии… Нередко в статьях помечали: роман толстый. Это правда. И потому, вместо излишнего пересказа его богатого персонами и событиями сюжета, остановимся на хронологии, столь важной для саг.

Первый том «Поколение зимы» повествует о жизни фамилии Градовых с 25 октября 1925 года (старый дом в Серебряном Бору, полный семейный сбор) по декабрь года 1937-го (видный лекарь, спаситель Сталина, Борис Градов избран в Верховный Совет).

Том второй «Война и тюрьма» — о войне и тюрьме. О периоде с лета 1941-го (юный приемыш Градовых, солдат Митя, идет в казармы на санобработку) по 1 ноября 1945 года (в День Всех Святых на тайную молитву сходятся калымские зэки).

С Колымы, а точнее — с Нагаевской бухты, куда в 1949-м к бывшему узнику Кириллу Градову едет жена его Циля, стартует третья книга — «Тюрьма и мир»; а завершается выходом на волю главы семьи — Градова Бориса Никитича в декабре 1953-го, когда он, опустив в урну возвращенные ему награды, видит траурный портрет Сталина…

Есть и эпилог. В жарком июне какого-то года, отвлекшись от сцены охоты в «Войне и мире», патриарх Борис видит снующее в саду новое — совсем юное — поколение Градовых… Ползущего в траве жука-рогача… И с миром отходит к Господу.

А жук-то, рогач-то, ведь — Сталин.

Аксенов хотел видеть «Сагу» на экране. В Штатах не вышло. Сложилось в России. Снимать взялся Дмитрий Барщевский. Продюсером стал Барщевский Антон. Сценарий писала Наталья Виолина. Работал над фильмом и сын автора Алексей — художник кино.

Беседуя с прессой о замысле сериала, Дмитрий Барщевский сказал, что решил экранизировать Аксенова потому, что для него и для всего его поколения он — абсолютный кумир.«…Я еще школьником стоял в очереди за журналом „Юность“, — вспоминает режиссер, — чтобы прочитать „Звездный билет“… Его книги в то мрачное время были глотком свободы… Когда как-то раз летним днем на даче в Переделкине моя жена Наташа Виолина рассказала о своей идее экранизации „Саги“, телефон Аксенова в Вашингтоне удалось разыскать через несколько минут. Еще через мгновение услышали в трубке голос Майи (не виделись с ней двадцать лет). Я сказал, что хочу экранизировать „Московскую сагу“. Майя ответила: „В чем проблема?“ — и позвала к телефону Василия Павловича. Через пару месяцев Аксенов уже был в Москве и подписал с нами договор. Он, опытный человек в кино, сказал: „Я вам доверяю — работайте“. И правда, в создании сценария Василий Павлович не участвовал.

Перед съемками он делился с журналистами: „Московская сага“ — огромный кинопроект. Одних персонажей 283 человека. Не представляю, как удержать их всех в руках. Кто-то может заболеть, запить, забеременеть — с актерами такое случается…»

Актеры подобрались любимые народом: Юрий Соломин — Борис Никитич Градов, Инна Чурикова — жена его Мэри, Александр Балуев — их сын Никита — красный генерал. Сталин — Владимир Миронов. Аксенов предупреждал: «Кто будет играть моего любимого героя, Лаврентия Павловича Берию, пока не знаю». Его сыграл Ираклий Мачарашвили.

«Сага» — это 300 съемочных дней, 254 персонажа, 734 костюма, 1200 предметов реквизита, 2300 участников массовок. В итоге 10 октября 2004 года 24-серийный фильм (планировали снять 12) вышел на экраны Первого канала. В нем гремел XX век. Впрочем, почти все аксеновские тексты именно об этом веке и говорят.

Однако каждый век важен для России по-своему. И вот он обращается к XVIII веку. Пишет «Вольтерьянцев и вольтерьянок».

Он объяснял свой интерес так: «XVIII век, три четверти которого правили женщины, внедрил у нас основы либерального общества. Я хочу коснуться женской власти. Это то, что нам сейчас нужно: возрождение женской власти в России».

И потом, разве не это столетие породило гений Пушкина? А тот ответил ему вниманием. С одной стороны, «оседлал» тренд к преобразованию языка, с другой — ярко осветил в писаниях. И мир нашел в них и Петра державное творенье — то есть строительство Российской империи, и блестящий век Екатерины, когда, как казалось Аксенову, буйное мужланское мушкетерство стало разбавляться дамской красой, новыми модами — например, на литературные поиски…

О них, кстати, немало есть в романе. Придворные Екатерины Великой взяли манеру: сочинять многоумные аллегории о стране Светонии, где, блюдя заветы пращуров и указы начальства, живут наследники старины — славные славы. И одна им докука — зловредное соседство Скотиний да Игноранц, где пали до того, что отменили рабство.

Зная, что и государыня Екатерина не прочь позабавиться с пером и бумагой, вельможи слали сочинения во дворец, надеясь, что она прочтет и поймет: не дело, матушка, слушать всяких Дидеротов. Не говоря уж о Вольтерах. Своим надобно внимать, Шуваловым да Сумароковым, чтобы не случилось, не приведи господи, какой облискурации .

Таков язык романа. В нем много странных слов. Речи героев и авторские ремарки стилизованы под стиль галантной эпохи. Это добавляет роману шарма, делая его поистине… Критик Валерий Бондаренко нашел удачное определение «кунст-штюк» — дословно — «штука искусства», а вообще — особо тонкое произведение. И впрямь в «Вольтерьянцах» игра с языковыми, декоративными и смысловыми лекалами того и нашего веков выглядит как своего рода самоцель, подобно вышивке на изящном камзоле: сам он одежда, но искусное сплетение нитей делает его творением мастера. И очень дорогим… Больше того, превращает в особый сюжет, скажем, средь шумного бала, случайно… В интригу, которая, как пишет Аксенов, и мила читателю, коего «влечет „таинственность“… связанная с необъяснимостью авторского тщания начать с правды, а кончить вымыслом, или наоборот», и который желает видеть «в авторе такого же искателя, как и он сам, вместе с ним провозгласить „рцы языком правдивым ты!“, а на деле оказаться выдумщиком, в чем… и состоит верность художественной истине».

Здесь в романе порядок: он — выдумка на тему XVIII века, императрицы Екатерины, филозофа Вольтера, балтийских династических заковык, стопушечных фрегатов, тонкостей европейской гран пол итик , сложности академических постулатов, такой простой вещи, как прусский штык, и такой непростой, как парижский шик. Плюс — совсем чуть-чуть — изысков санкт-петербургского мата.