Александр Махов - Тициан

Но не исключено и другое. Возможно, бросив перед отъездом из Феррары прощальный взгляд на свою картину «Динарий кесаря» с просветленно грустным ликом Христа, Тициан понял, насколько со временем меняются былые представления о жизни и человеке. Как знать, может быть, в тот самый момент он почувствовал, что опьяняющая радость жизни и безудержное веселье мифологических героев во время экстатических вакханалий и сатурналий звучат резким диссонансом в современном мире наживы, зла, пороков, в котором для радости так мало места.

От этих мыслей ему стало не по себе. Неужели нынешние борцы с ересью и радетели чистоты нравов правы, а он сам в чем-то давно и глубоко заблуждается? Возможно, что для собственного успокоения он вспомнил поразившие его слова Эразма Роттердамского, чье выступление, полное блеска и иронии, ему довелось однажды слышать в Академии Мануцио: «Заблуждаться — это несчастье, говорят мне; напротив, не заблуждаться — вот величайшее из несчастий!» [60] Эразм Роттердамский. Похвала глупости. М., 1960. С. 58.

Тициан надолго отойдет от мифологической тематики и вернется к ней ближе к закату. Как справедливо замечает Бернсон, [61] Бернсон Р. Живописцы итальянского Возрождения. М., 1965. различие между его «Вакхом и Ариадной» и «Наказанием Марсия» будет столь же глубоким, как у Шекспира между «Сном в летнюю ночь» и «Бурей». Тициан и Шекспир, великие творцы эпохи Возрождения с ее вдохновенными взлетами и трагическими падениями, одинаково начали свой творческий путь и одинаково его завершили, отразив свое время в его самых противоречивых проявлениях.

Расставание с феррарским двором было дружеским, и Альфонсо д'Эсте присвоил Тициану рыцарское звание, но заплатил за три великолепные картины всего лишь сто дукатов, запамятовав, видимо, о былой договоренности — сто дукатов за каждую работу. Тициан не стал мелочиться, проявив свойственные ему благородство и подлинный аристократизм, которых явно недоставало герцогу, кичившемуся своим происхождением. При расставании племянник Федерико Гонзага заручился обещанием художника посетить Мантую и познакомиться с маркизой-матерью Изабеллой д'Эсте, давно мечтающей с ним свидеться, чтобы услышать его авторитетное мнение о своей коллекции картин.

Во время одной из отлучек Тициана 21 июня 1521 года скончался дож Леонардо Лоредан. На долю его за годы двадцатилетнего правления выпали суровые испытания, и он с честью с ними справлялся. Венецианцы уважали его за мудрое правление и одновременно побаивались его сурового нрава. Через неделю с небольшим новым дожем был избран восьмидесятисемилетний Антонио Гримани. Такое решение многими было воспринято с удивлением, поскольку всем еще было памятно позорное поражение войска под его командованием от турок в 1499 году, за которое он был приговорен к высылке из Венеции. Когда после суда его с веревкой на шее провели с позором по улицам города, венецианцы скандировали вслед:

На его избрание повлияла сильная поддержка со стороны влиятельного клана Гримани во главе с патриархом Аквилеи. Но главное, члены Большого совета не сумели договориться между собой, и всех их вполне устроило промежуточное решение, учитывая преклонный возраст кандидата на высший пост. К такой тактике часто прибегали и римские кардиналы во время очередного конклава. Тициана дворцовые интриги не интересовали вовсе, несмотря на красочный рассказ зашедшего к нему в мастерскую словоохотливого Аурелио, для которого такие события составляли смысл и содержание жизни. Но теперь Тициану по должности предстояло написать портрет вновь избранного дожа для зала Большого совета, к чему душа явно не лежала.

Вскоре ему пришлось повстречаться с дряхлым дожем и взяться за его портрет. Занятие не из приятных — рисовать дышашего на ладан старика с трясущимися руками и лицом дергающимся от тика. Видимо, новому дожу хотелось во время аудиенции потолковать кое о чем с молодым официальным художником, но речь давалась ему с трудом из-за одышки, и он то и дело вытирал слезящиеся глаза. Неожиданно у него началось головокружение. Дож хотел привстать и потерял сознание. Прибежали врачи, и сеанс был перенесен. Когда же на следующий день художник вновь объявился во дворце, его попросили повременить, пока дож окончательно не придет в себя. Прошла еще неделя, и наконец явился посыльный с приглашением проследовать во дворец.

По просьбе чадолюбивого правителя Тициан написал несколько погрудных изображений его близких родственников, часть работы поручив ученикам. Памятуя о неприятном случае «забывчивости» феррарского герцога, он заранее четко оговорил размер оплаты за портреты. Дожу особенно хотелось иметь изображение сына, кардинала Доменико Гримани, с которым Тициан однажды познакомился на одном из диспутов в Академии, когда тот еще не носил кардинальскую мантию и проявил себя горячим полемистом и знатоком античной культуры. В Венеции поговаривали, что сан кардинала для сына обошелся отцу в двадцать пять тысяч золотых дукатов. Нет ничего удивительного — презренный металл обладал великой силой и в Ватикане, где шла прямая торговля епископскими и кардинальскими должностями, не говоря уж об индульгенциях, наделавших столько шума в Европе.

Кстати, о Ватикане. Недавно заходил посол Тебальди с приглашением феррарского герцога отправиться вместе в Рим на похороны папы Льва X, известного покровителя искусств, что бы там о нем ни говорили. Сославшись на недомогание, художник вежливо отклонил приглашение, полученное так некстати, когда нужно как-то проявить себя перед новым дожем. Он не терял надежду, что ему еще представится более подходящий повод для такой важной поездки.

Тициан решил немного отвлечься от работы над полиптихом для Брешии, в котором ему удалось так удачно соединить традиции алтарного образа и обетной картины. В те дни он старался побольше быть рядом с Чечилией, тяжело переносившей беременность. Ему часто вспоминались беседы с Ариосто, которого в последний раз он так и не смог повидать. Он вновь взялся за чтение Овидия, Катулла и Филострата, пересказывая Чечилии наиболее забавные страницы. Зная ее неприязнь к эротике, он старался опускать слишком откровенные описания.

Ранним утром 8 мая 1523 года раздался набатный звон, оповестивший город о кончине дряхлого и нелюбимого дожа Гримани. Этого надо было ждать, и никто из выборщиков не надеялся, что дож протянет долго. Вскоре и из Рима пришло сообщение о смерти папы-иностранца, дряхлого Адриана VI. Там новым понтификом был избран флорентиец Климент VII из могущественного клана Медичи. Но Тициана известия из Рима пока мало интересовали — уж больно далеки сменяющие друг друга римские владыки от его Венеции.