Эммануэль Каррер - Лимонов

Политические убеждения Эдуарда невнятны и очень абстрактны. Под влиянием Дугина они становятся еще более невнятными, но менее абстрактными: он понабрался от учителя полезной информации. Не противопоставляя фашизм коммунизму, Дугин почитает их в равной степени. В его пантеоне собраны в одну кучу Ленин, Муссолини, Гитлер, Лени Рифеншталь, Маяковский, Юлиус Эвола, Юнг, Мисима, Гроддек, Юнгер, Майстер Экхарт, Андреас Баадер, Вагнер, Лао-цзы, Че Гевара, Шри Ауробиндо, Роза Люксембург, Жорж Дюмезиль и Ги Дебор. И когда Эдуард, чтобы нащупать пределы допустимого, предлагает включить в этот список Чарльза Мэнсона – Дугин сразу соглашается: пусть эти ребята потеснятся, чтобы дать ему место. Друзья наших друзей – наши друзья. Красные, белые, коричневые – какая разница? Единственное, что следует принимать во внимание, – тут Ницше прав – это жизненный порыв. Эдуард с Дугиным довольно быстро сходятся на том, что их товарищи по оппозиции мелко плавают. Ну, Алкснис еще туда-сюда, он – наш человек, но остальные… К тому же они приходят в выводу, что прекрасно дополняют друг друга. Человек мысли и человек действия. Брамин и воин. Волшебник Мерлин и король Артур. Вместе она способны свернуть горы.

Кто из них придумал название Национал-большевистская партия? Позже, когда они разойдутся, каждый станет приписывать эту заслугу себе. Еще позже, когда они попытаются обрести респектабельность, оба станут обвинять в этом другого. Ну а пока они просто очарованы друг другом. Обоим страшно нравится название, которое Эдуард – и это никем не оспаривается – нашел для своей будущей газеты: «Лимонка», ручная граната. Обоим нравится и флаг, который нарисовал прямо на кухонном столе один знакомый художник, кроткий, как агнец, обожающий писать пейзажи Умбрии и Тосканы. Этот флаг – белый круг на красном фоне – напоминает нацистское знамя, с одним лишь исключением: в белом круге, вместо фашистской свастики, черные серп и молот.

У них есть флаг, название газеты и название партии. И один человек в партию уже вступил – студент с Украины Тарас Рабко. Начало положено. Большевики, фашисты и нацисты – те, на кого они равняются, – свое восхождение к власти начинали с меньшего. Чего им не хватает, так это денег. И Эдуард, в надежде найти необходимые средства, возвращается в Париж.

Он провел там все лето 1993 года, и это была странная поездка. Вот уже почти два года, как он разрывается между политикой в Москве и войнами там, где они вспыхивают, бывая дома лишь проездом. В маленькой квартире, которую они делят с Наташей, он чувствует себя чужим. Он отвык от нее, а Наташа привыкла жить без него и наверняка спать с другими. Немногочисленные парижские друзья, шокированные его боснийскими подвигами, отвернулись от него. Кампания в прессе разоблачает сговор между крайне правыми и крайне левыми, и если бы понадобилось составить словесный портрет тех, кого называют «красно-коричневыми», то это был бы вылитый Лимонов. Его ставки резко упали, печатавшие его издатели не хотят общаться даже по телефону. Ну, что ж: сегодня он чувствует себя не столько писателем, сколько воином и профессиональным революционером, и то обстоятельство, что в этот мирок пугливых буржуа двери для него отныне закрыты, скорее радует, чем огорчает. Но проблема в том, что других источников дохода, кроме литературы, у него нет, а между тем единственное, что ему удается продать, – это военные репортажи – в издательство L’Age d’homme , принадлежащее некоему сербу-патриоту. И это все. Дугин, который поддерживает контакты с крайне правыми в Европе, полон оптимизма и направляет Эдуарда по их адресам. Пустая трата времени: во время тайных встреч в невзрачных лавчонках с отсиживающимися там, насмерть перепуганными экстремистами он получает лишь добрые напутствия, поскольку в своем копеечном бизнесе эти ребята и так с трудом сводят концы с концами. Что же касается его собственных связей, то хоть он теперь и изгой, но одна дверь всегда останется для него открытой: есть человек, которого трудно смутить чем бы то ни было, и ничья плохая репутация его не остановит. Но, увы, Жан-Эдерн Алье уже не живет на площади Вогезов. Он обвинил в нечестности Бернара Тапи [46]и за клевету был вынужден по суду выплатить в возмещение морального ущерба четыре миллиона, так что с большой квартирой, где заседала редколлегия L’Idiot, пришлось расстаться. Жан-Эдерн, побывавший под судом, обремененный долгами и дышащей на ладан газетой, разумеется, не может дать Эдуарду ничего. Кроме приглашения приехать в его замок в Бретани.

Эдуард поехал туда с Наташей. Уже много лет ни он, ни она не имели того, что у нормальных людей называется каникулами. Поместье производит на них большое впечатление своим скудеющим величием и отсутствием удобств. Крыша замка в плачевном состоянии, да и сам хозяин выглядит не лучше. Он почти ослеп и, чтобы набрать номер на телефонном диске, пользуется лупой, что не мешает ему бешено гонять на своем старом «гольфе» по сельским дорогам, забыв при этом отпустить ручной тормоз. В первый день они едут за покупками: приезжает Ле Пен, который обещал по-соседски прийти обедать. Жан-Эдерн обожает шокировать публику, объявляя, что Ле Пен придет обедать, но на Эдуарда это не произвело особого впечатления. Да и объявленный гость так и не появился. На берегу, где сидят рыбаки, Жан-Эдерн устроил скандал, потому что ему запрещают парковаться у воды. Он размахивает руками и вопит, что в его лице оскорбляют французскую литературу, Республику, Виктора Гюго. Эдуард с грустью наблюдает эту сцену, понимая, что этот человек изо всех сил старается сохранить свою репутацию. Если он хоть на минуту прекратит устраивать этот цирк, он умрет. Во время обеда хозяин снова в ударе, и собравшаяся за столом компания бретонцев, по ноздри налившись местной медовухой, покатывается со смеха, слушая его рассказ о том, как он общался с защитниками животных из организации «30 миллионов друзей». Его пригласили на передачу с их участием, потому что он сказал, что у него есть собака, которую он обожает и которая всегда лежит у его ног, когда он пишет свои книги. Это неправда, собаки у него никогда не было, но он готов на все, чтобы появиться на телевидении и ради этого берет собаку напрокат. Он держит животное на коленях, поглаживает, изображая из себя любящего хозяина, но собака боится незнакомого человека, и чем больше он умиляется, рассказывая о верном хвостатом друге, тем больше пес раздражается, рычит, отбивается и в конце концов кусает подставного хозяина. Рассказывая, Жан-Эдерн изображает самого себя, изображает собаку и в лицах представляет развернувшуюся драку: номер получился очень удачный.