Тур Буманн-Ларсен - Амундсен

Наш полярник радуется любезной встрече между представителями трех великих антарктических держав. Не только потому, что они вкусно едят и пьют, ведут приятную беседу, но и потому, что, как он пишет Леону, «это хорошо смотрится». Руал умеет видеть себя со стороны.

Предполагалось, что 18 февраля он на борту пассажирского лайнера «Олимпик» отбудет в Америку, то есть начнет свое продвижение на север, в сторону Берингова пролива. Переезд через Атлантику откладывается до конца апреля, и Руал Амундсен плывет в Лондон. Куда же еще? В эту последнюю весну перед ледовой пустыней ему не хочется пропустить, как будут распускаться почки в имперской столице. Через десять — двенадцать дней он покидает город на Темзе, чтобы совершить еще одну поездку по Европе, в Париж и Вену. Интересно, один или прихватив с собой богиню счастья?

Наконец — примерно 17 марта 1914 года — Руала Амундсена ожидают на его заснеженной родине, дабы он отдал последние распоряжения в отношении усадьбы. «Наверное, первую ночь нам стоит провести в "Гранде"? — уточняет он у Леона. — Если позволят условия, домой можно будет пойти на лыжах». Давненько они не ходили на лыжах.

«Монтевидео, 25 марта 1914 года. Восемнадцатого марта умер воспаления мозга Бек матрос Сконес госпитализирован аппендицитом необходимо стать в док раздобыть топливо вяленую рыбу пришлось выбросить

Нильсен»

С «Фрама» поступают сплошь дурные вести. Идея Панамского канала отпала три-четыре месяца тому назад, а полярный корабль достиг лишь берегов Уругвая. До Магелланова пролива еще далеко, до Фриско — и подавно!

— Что скажешь, Руал?

— Что скажешь, Леон?

А вот и ответная телеграмма: «Ждите распоряжений. Наилучшими пожеланиями Амундсен». Гордость Норвегии, викингский, королевский, флагманский корабль, стал воплощением злосчастья. Спроектированный и построенный для снега и льда, он уже почти два года стоял и плавал в тропиках. Судно, направлявшееся к Северному полюсу, практически не продвигалось вперед.

Еще в Буэнос-Айресе «Фрам» пережил нашествие крыс — сотен, если не тысяч крыс. За ними последовали тараканы, моль, гниль и плесень. Не говоря уже о «черных тварях», или «рыбных жуках», которых подробно описывает капитан Нильсен сразу после отправления удручающей телеграммы: «В последние дни стоянки в Колоне мы заметили во внутренних помещениях какие-то личинки — черного цвета, длиной около сантиметра. Решили, что они ползут из рыбы. Одновременно или даже раньше рыба начала вонять, отчего находиться на борту, особенно в носовой кают-компании, стало просто невыносимо. При ближайшем рассмотрении обнаружилось, что личинки действительно созрели в рыбе; возможно — или даже скорее всего — зачатки личинок появились там еще в Норвегии, хотя точно сказать нельзя. Мы просмотрели свой запас кофе и сложили все две тонны в рабочих помещениях. Через некоторое время из личинок начали вылупляться жуки с невероятно твердым панцирем. Наступить на жука было все равно что наступить на орех. Потом эти черные твари (жуки) добрались до кают — моей, Сундбека и Доксруда, и нам пришлось провести серьезную санитарную обработку. Наконец дело зашло так далеко, что я решил при первой же возможности избавиться от рыбы. Поскольку мне не хотелось, чтобы ее подхватило Гольфстримом и занесло в оживленный Флоридский пролив, я предпочел выждать, когда мы отойдем подальше. Тем не менее 2 января все триста тюков с рыбой полетели за борт. Чтобы никто не догадался о ее происхождении, мы разодрали первый тюк и спороли надписи, намалеванные с одного конца упаковок. Впрочем, так мы поступили только с первым. Внутри оказалось черным-черно от насекомых. Чтобы уничтожить большую их часть, нужно было сбрасывать тюки целиком. Кстати, почти все тюки сразу затонули. От рыбы там остались кожа да кости, мясо съели копошившиеся в них миллионы жуков. Еще одна неприятность, которую доставляли эти твари, связана с тем, что они вгрызались в дерево, так что у нас оказалась масса ящиков со множеством дырочек, в каждой из которых сидело по личинке».

За борт из дорогостоящего провианта полетели не только вяленая рыба, но и двести килограммов картофеля, и не менее того консервов: фрикасе из баранины, тресковая икра и пудинг со жженым сахаром. Урон запасам продовольствия, урон кораблю и самый страшный урон — экипажу. «Право, этот путь в обход пагубен для дела, — пишет капитан Нильсен. — Все мы в той или иной степени раздражены, и со всеми следует обращаться крайне осторожно. Особенно со Стубберудом. С тех пор как он в Христиании пустился в загул с Рённе и они стали "закадычными дружками", Стубберуд совершенно переменился, и мне кажется, Р. оказывает на С. крайне дурное влияние. К примеру, в Буэнос-Айресе у них был трехдневный запой, в продолжение которого они глаз не казали на корабль. Впрочем, не стану отнимать слишком много времени и перерассказывать истории, которые я слышал о каждом. Больше всех, разумеется, о Доксруде».

Одно дело — настроение, другое — здоровье. В Южной Америке многим членам команды пришлось обращаться в больницу. Матроса Сконеса, у которого, как следует из телеграфного сообщения, воспалился отросток слепой кишки, наняли в Буэнос-Айресе, а потому с ним братья Амундсен не были знакомы. Зато смерть Андреаса Бека, великана из Тромсё и замечательного ледового лоцмана, которому отводилась едва ли не главная роль в предстоящей экспедиции к Северному полюсу, была воспринята трагично.

Он почувствовал себя плохо в начале марта. Но как прикажете его лечить? С тех пор как застрелился участник второго похода, д-р Свеннсен, своего врача на «Фраме» не было. «Какая у Бека болезнь, для нас загадка, — 17 марта помечает в дневнике Нильсен. — Сначала я думал, причина в никотине, затем — в помешательстве, еще позднее — в воспалении мозга. Болями он не мучится, пульс нормальный, температура нормальная. Мы только знаем, что у него двоится в глазах, и видим, что человек угасает». Вистинг тоже не может ничего посоветовать, хотя в последнем плавании он совмещает обязанности лекаря, зубного врача и жестянщика.

18-го все остается позади. «Бек скончался за пять минут до второй склянки. У него сидели мы с Вистингом. Все произошло настолько быстро, что мы даже не успели позвать команду. Он не издал ни звука… и вообще умер легко: последний вздох — и всё».

Утром следующего дня могучее тело приходится отправить вслед за картошкой, консервами и рыбой. Тело обернуто флагом. Глушат машину. На море штиль. Капитан Нильсен читает «Отче наш». Экипаж «Фрама» поет псалом «Когда придет черед и мне, никто не знает». На 33° южной широты ледового лоцмана опускают под воду.